— Да-да.
Патрик надеялся, что мама скоро от него отстанет. Она зря волнуется. Патрик хорошо помнил тот страх, который пережил в карете «Скорой помощи» по пути в больницу в Уддевалле. Он думал, что умрет. Перед глазами вставали Майя, Эрика, младенец, которого он никогда не увидит. И страх смерти был даже сильнее жгучей боли в груди. И только очнувшись в палате интенсивной терапии и обнаружив, что он еще жив, Патрик понял, что так тело пыталось сказать ему, что нужно снизить темп. Но затем ему сообщили об аварии, и на смену страху смерти пришла новая боль. Когда его на кресле-коляске ввезли к младенцам, первым его желанием было развернуться и убежать. Они были такими маленькими, такими хрупкими. Они тяжело дышали, их беспомощные тела сотрясали судороги. Глядя на них, сложно было поверить, что они выживут. Патрик боялся подойти ближе, боялся к ним притронуться, боялся, что не выдержит, если с ними потом что-то случится.
— А где братики? — спросил он Майю, по-прежнему держа ее в объятиях, и тонкие ручки крепко обнимали его за шею.
— Спят. Но они какали. И сколько! Бабушка вытирала им попки. Запах отвратительный, — скривилась Майя.
— Они вели себя как ангелочки, — рассмеялась Кристина. — Выпили по две бутылочки смеси и заснули без проблем. Конечно, после того, как покакали, как сказала Майя.
— Пойду погляжу на них, — сообщил Патрик. Он привык быть весь день с детьми, пока сидел на больничном, и на работе сильно по ним скучал.
Патрик поднялся на второй этаж и вошел в спальню. Они с Эрикой решили не разлучать братьев и клали спать в одну кроватку. Теперь они спали рядышком, почти касаясь носами. Ноэль одной рукой обнял Антона, словно защищая его. Интересно, какими они вырастут. Ноэль уже сейчас казался более решительным, чем Антон, совершенно блаженный младенец. Антону достаточно было только еды и сна. Он редко кричал, только агукал и улыбался. Ноэль же не уставал криками демонстрировать, что он недоволен. А недоволен он был всем: переодеванием, сменой подгузников, купанием… Хуже всего дело обстояло с купанием. Слыша его крики, можно было решить, что вода опасна для жизни. Патрик долго стоял и разглядывал младенцев в детской кроватке. Во сне у детей шевелились глаза под веками. Интересно, им снится один и тот же сон?
* * *
Энни сидела на лестнице, согреваемая лучами вечернего солнца, и смотрела, как к острову приближается лодка. Сэм уже лег спать. Энни поднялась и пошла к мосткам.
— Поймаешь канат?
Голос был знакомым, но в нем появились новые нотки. Видимо, он многое пережил с тех пор, как они расстались. Сперва ей хотелось крикнуть: «Нет, не смей причаливать! Тут тебе нет места!» Но вместо этого она поймала брошенный канат и умело обвязала вокруг столбика. Вскоре он уже стоял на мостках. Энни уже и забыла, какой он высокий. Она была вровень с большинством мужчин, но только Матте она могла положить голову на грудь. Ее рост был еще одним из моментов, раздражавших Фредрика: Энни была на пару сантиметров выше его. Ей не разрешалось надевать туфли на каблуках, когда они куда-то ходили вместе. Не думай о Фредрике. Не думай о Фредрике.
Энни сжали в крепком объятии. Она не поняла, кто сделал первый шаг, кто пересек невидимую черту между ними. Внезапно она ощутила щекой грубую ткань его свитера. Руки, сжимавшие ее в объятиях, давали ощущение безопасности. Энни вдохнула его запах, так хорошо знакомый, запах, который она успела забыть. Запах Матте.
— Привет!
— Приветик!
Он обнял ее еще сильнее, словно желая удержать от падения. Энни хотелось навсегда остаться в его объятиях, снова пережить то, что она испытала однажды с Матте и о чем забыла в круговороте мглы и отчаяния. Но в конце концов Матте выпустил ее из объятий и, отстранив от себя, принялся пристально разглядывать старую знакомую.
— Ты не изменилась! — констатировал он.
Но Энни поняла по его глазам, что Матс врет. Она изменилась. Стала другим человеком. Это было написано у нее на лице. Он не мог не видеть морщин вокруг рта и глаз. Однако Энни была благодарна ему за притворство. Ему всегда удавалось заставить ее поверить в то, что все плохое исчезнет, если только крепко зажмуриться.
— Пойдем со мной! — сказала она, протягивая ему руку. Матте взял ее за руку, и они вместе поднялись к дому.
— Остров выглядит как прежде…
Эхо его слов ветер унес далеко за скалы.
— Да, здесь все как прежде.
Ей хотелось добавить еще кое-что, но Матте уже входил. Ему пришлось нагнуться, чтобы войти в дом, и подходящий момент был потерям. Так всегда было с Матте. Ей столько всего хотелось сказать ему, но почему-то слова так и оставались внутри. Матте это расстраивало, но она ничего не могла с собой поделать. Когда подступала темнота, Энни закрывалась от него, как от всего остального мира. И сейчас она не могла впустить его в свой мир, но могла впустить в свой дом. По крайней мере, на короткое время. Ему нужно было его тепло. Она замерзла.
— Хочешь чаю? — Энни достала кастрюлю, не дожидаясь ответа. Ей нужно было чем-то занять руки, чтобы скрыть дрожь.
— Спасибо, с удовольствием. А где малыш? Сколько ему лет?
Энни недоуменно уставилась на него.
— Папа с мамой держат меня в курсе, — пояснил Матте с улыбкой.
— Ему пять. Он уже спит.
— Вот как…
В его голосе слышно было разочарование, и у Энни стало тепло на сердце. Это что-то да значит. Она много раз задавалась вопросом, что было бы, если бы она родила сына от Матте, а не от Фредрика. Но ведь в этом случае это был бы не Сэм, а совершенно другой ребенок. А она не могла представить свою жизнь без Сэма. Хорошо, что он спит. Ей не хотелось, чтобы Матте видел его таким. Но как только Сэму станет получше, она познакомит их. Он такой непоседливый, Сэм, все время шалит… Как только желание шалить вернется к нему, все будет хорошо.
Они пили чай молча. Странное ощущение. Словно знакомые незнакомцы. Но вскоре они разговорились. И это тоже было странно. Слишком сильно оба изменились за прошедшие годы. Но странным образом они нашли свой тон, свой ритм, принадлежавшие только им; годы перестали иметь значение. И когда Энни взяла его за руку и отвела на второй этаж, ей казалось, что все идет так, как надо. После она заснула в его объятиях, ощущая его дыхание на своем ухе. Снаружи волны бились о скалы.
* * *
Вивиан накрыла Эрлинга пледом. Снотворное сработало хорошо, как всегда. Он, конечно, начал задаваться вопросом, почему каждый вечер засыпает на диване, так что ей следует проявлять осторожность. Но Вивиан просто больше была не в состоянии спать с ним. Одна мысль о его теле сверху вызывала у нее отвращение. Она вышла в кухню, выбросила креветочные очистки в мусорку, сполоснула тарелки и поставила в посудомоечную машину. Остатки вина налила в новый бокал и вернулась в гостиную.
Оставалось совсем немного времени до «дня икс», и она начинала волноваться. В последние дни у нее появилось ощущение, что эта конструкция, которую они так заботливо выстроили, может развалиться на части. Это как с карточным домиком: достаточно вытащить одну карту, чтобы все рухнуло. Вивиан было страшно. В молодости риск доставлял ей извращенное удовольствие. Ей нравилось балансировать на краю пропасти, нравилось заглядывать в глаза опасности. Но это было в прошлом. С годами ей все больше хотелось стабильности, безопасности. Появилась потребность прильнуть к чьей-нибудь груди и перестать думать. Наверняка и Андерс думает то же самое. Они были настолько похожи, что понимали друг друга без слов. И так было всегда. Вивиан поднесла бокал к губам, но замерла, ощутив аромат напитка. Он напомнил ей о событиях, которые ей так хотелось вычеркнуть из памяти. Событиях из далекого прошлого, о котором она поклялась не думать. Тогда Вивиан была другим человеком, которого больше нет. Ни за что на свете она не согласилась бы вернуться в это прошлое. Теперь она Вивиан. И ей нужен Андерс, чтобы снова не сорваться в эту бездну мрачных воспоминаний и не утратить веру в себя. Бросив последний взгляд на Эрлинга, она надела куртку и вышла из дома. Эрлинг крепко спал. Он ее не хватится.