Империя "попаданца". "Победой прославлено имя твое!" - читать онлайн книгу. Автор: Герман Романов cтр.№ 139

Голос Карла едва доносился через густую серую пелену дыма, но Петр отчетливо слышал лязг клинков и дикие крики.

Скорее бы на воздух, он задыхался от дыма, шпага обжигала руку, а боль только нарастала. Больно, больно…

– Уййй!!! Твою мать!!!

Осознав себя уже наяву, Петр дернулся всем телом. И проснулся. Вскочил, протер глаза рукой и надрывно засмеялся. И стал лихорадочно вытирать руку от липкой горячей пленки.

– Ха-ха! Опять морок, не вещий сон! Это надо же – ладонью горящую свечу затушил, а воск-то расплавился! Горячий, падло!

Матерясь вполголоса, он отер ладонь и посмотрел – ожога не было, так, легкая краснота. И засмеялся еще раз, на этот раз счастливо.

– Надо же – на часок прилег, и второй дедуля момент уловил, явился, не запылился. Всласть повоевали… Хорошо, что обшлаг в пламя не сунул, а то пожар в палатке устроил бы!

Петр усмехнулся, окончательно проснувшись, тут же полог шатра отдернули снаружи, и раздался нарочито спокойный, со сдерживаемым волнением, голос флигель-адъютанта Неелова:

– Пора, государь! Час пополуночи! Армия уже выступила согласно диспозиции! Нарцисс сейчас принесет вам умыться и позавтракать!

Иркутск

– Катенька, вода же холодная! Зачем ты в нее вошла?!

Князь Кондратий Дашков затопал сапогами и, подхватив на руки жену, что стояла по колено в голубой ангарской воде, вынес ее на берег. Утреннее солнышко уже начало прогревать не остывший за теплую ночь воздух.

– Не знаю, милый, что на меня нашло! – только и прошептала женщина, прижавшись к его груди. Почувствовала, как ровно и мощно бьется его сердце, и тут же успокоилась, обвив тонкими руками мужа за шею…

– Будто кошмарный сон, ужасный, жестокий! Мой милый! Как я рада, что мы далеко от столицы!

Екатерину Романовну усадили в мягкое креслице, ноги укатали клетчатым аглицким пледом, тем самым, что два года согревал ее в мрачной каменной келье Соловецкого монастыря, где княгиня чуть не сошла с ума от кошмара одиночества.

Только крики чаек и плеск волн о каменный берег слышала она первые три месяца. А потом ударили холода, и неразговорчивые монахи да приставленный к ней чиновник из Тайной канцелярии стали чуточку любезнее – принесли дрова, дали этот плед, переданный мужем, что примчался из далекого Константинополя. Еще разрешили писать письма. Вот только кому и куда?!

Екатерина Романовна непроизвольно заскрипела зубами – тяжкий грех на ней, который не отмолить, не искупить. Именно она, пусть и невольно, стала убийцей собственного отца и сестры, что не смогли унять погубившее их любопытство. Но этого оказалась мало, и она стала соучастницей других преступлений, смерти еще нескольких человек, что отравил казненный за то злодеяние князь Барятинский. Страшные были дела, вот к чему привела неуемная и нерассуждающая тяга к власти.

Теперь, по прошествии многих лет, княгиня стала рассуждать совсем по-другому, ведь жизнь человеческая так интересна, сколько можно сделать в ней добрых дел, а не предаваться праздному тщеславию или гордыне, что еще хуже. Но этого не понимает людское естество, и лишь когда смерть опалит его душу, начинается осознание…

В тот день, первого июля, она взглянула в глаза императора Петра – и это разом сломало ее. Это был не привычный взгляд вечно пьяненького голштинца, так его именовали в Петербурге. Нет, абсолютно трезвый, полный бесчеловечной злобы взор – и она мысленно попрощалась с жизнью. Явился не человек, пусть и осененный царской властью, нет, то на нее взирала сама беспощадная смерть.

Император ее зверски избил собственными руками, тяжелыми и сильными, кто бы мог подумать, что они у него стали такими. Разорвал на ней одежды и, за малым, не отдал своим зверолюдным похотливым казакам на растерзание. Именно тогда она почувствовала себя песчинкой на безжалостных жерновах и со всей высоты надуманного величия, в которой она видела себя вершительницей судеб России, рухнула на самое дно черной бездны ничтожества.

И все сломалось внутри! Она вывернулась наизнанку – говорила о самом сокровенном, называя фамилии, дела и помыслы. Страха смерти не было – осознала, что живой не останется, но были ужас и оцепенение от внезапно произошедшей катастрофы. Потому и поведала все.

К ней не применяли пыток, но часто водили в застенок, где на глазах, читая ею написанные показания, другого человека превращали в воющий от боли кусок окровавленного мяса и истерзанной плоти – и на нее сыпались их проклятия.

А потом были казни – предсмертные крики уже не ввергали ее в ужас. Еще она видела глумление вчера боготворившей толпы, презрение и подлый хохот над муками. Ожидала смерти, но на эшафоте прочитали ее вины и злодеяния, набросили на шею веревку, но казнь так и не началась – помиловали.

Однако жизнь была не в милость – она медленно угасала в Соловецком монастыре, лишенная всего – семьи, детей, мужа, возможности общаться и писать. Через год, ничего не объяснив, увезли в Валаамский монастырь, что на Ладожском озере, и там…

– Я хочу поговорить с вами, княгиня, в последний раз!

Знакомый до дрожи голос вывел Дашкову из дремотного оцепенения, и она вскинулась на жестком монашеском топчане. Келья уже была освещена принесенными свечами, горевшими в массивном подсвечнике, а напротив нее на деревянной лавке сидел самый ненавидимый ею в этом мире человек. Голштинец, император – погубивший ее планы, помыслы, жизнь.

– Я не собираюсь приказывать вас удавить здесь! Отнюдь! Как бы ни сложился наш с вами разговор, но после него вы можете отъехать в Европу. Средства на проживание вам будут выплачиваться мужем и братом.

– Я могу выехать с семьей?!

Только сейчас Дашкова окончательно пришла в себя и рывком села, укутавшись в плед. За секунду в ней снова вспыхнула жизнь, надежда стала разгораться в душе. Уехать из кошмара и снова начать жить, радоваться солнцу и детям. И тут же она сообразила, что допустила бестактность – не следует злить своего палача.

– Ваше императорское величество, вы не шутите? Это было бы жестоко в моем положении!

– Нет. Но поедете только вы одна! – Император чуть улыбнулся, и она сразу уловила печаль в этих тонких губах, а напрягшимися чувствами и душой поняла, что в нем нет сейчас злобы и жестокости.

– Я говорил с вашим мужем! Он согласен выполнить мое приказание в обмен на ваше освобождение!

– Какое указание, государь?! – Душа разом напряглась. Шуткой здесь не пахло, не та ситуация. Что же он потребовал у мужа?

– Я назначаю князя генерал-губернатором Восточной Сибири! И он дал слово, что приложит все усилия для налаживания золотодобычи и превращения Иркутска в действительно европейский город! А также сделает все для просвещения и организует там второй в России университет.

– Что?! – Новость обухом ударила ее по голове, и Дашкова непроизвольно вскрикнула.

– Он навечно с детьми уедет в Сибирь, спасая вашу жизнь и свободу! Это его жертва – он любит вас!