А я-то думал, с этим покончено, Хомяк.
Но потом на ум отчего-то приходит Фелипе, тот самый
симпатичный, пусть и немолодой, бразилец. Он очень милый, этот Фелипе. Считает
меня молодой и красивой и говорит, что я прекрасно отдохну на Бали. И ведь он
прав. Я должна расслабиться и развлечься. Но сегодня утром мне почему-то
невесело.
Все потому, что я разучилась общаться с мужчинами.
91
— Почему жизнь такая? Ты понимаешь? Я — нет. Вайан
рассуждает о жизни.
Я снова у нее в ресторане, поглощаю вкуснейший и питательный
особый мультивитаминный ланч в надежде, что это избавит меня от похмелья и
тревожных мыслей. Армения, наша подружка из Бразилии, тоже недавно заходила и
выглядела как обычно: словно по пути сюда заглянула в салон красоты, а до этого
провела выходные в спа. Малышка Тутти сидела на полу и рисовала домики, впрочем
как всегда.
Вайан только что прослышала, что контракт на аренду
помещения, где находится ее лавка, подлежит продлению в конце августа, то есть
через три месяца. А это значит — ей поднимут ренту. И скорее всего, им с Тутти
снова придется переезжать, так как остаться здесь будет не по карману. Но в
банке у нее всего пятьдесят долларов, и куда переезжать — нет ни малейшего
представления. Тутти снова придется бросить школу. По балинезийским меркам —
совершенно негодная жизнь.
— Почему люди вечно страдают? — вопрошала Вайан.
Она не плакала, всего лишь устало задавала простой вопрос, на который не было
ответа. — Почему все должно повторяться снова и снова, без конца, без
передышки? Сегодня ты работаешь не покладая рук, но завтра опять должна
работать. Сегодня ты ешь, но на следующий день голодна опять. Находишь любовь —
она уходит. Человек рождается ни с чем — у него нет ни часов, ни даже майки.
Трудится, но умирает тоже ни с чем — ни часов тебе, ни майки! Сегодня ты молод,
завтра — стар. И как бы усердно ни работал, старости нельзя избежать.
— А ты на Армению взгляни, — пошутила я. —
Она-то не стареет.
— Это потому, что она — бразильянка!
Вайан, кажется, начала понимать, как устроен мир. Мы хором
рассмеялись, но то был смех висельника, — в обстоятельствах жизни Вайан на
данный момент не было ничего смешного. Факты говорят сами за себя: одинокая
мать с ребенком, развитым не по годам; собственное дело, которое едва позволяет
сводить концы с концами, угроза оказаться на улице без гроша в кармане. Куда ей
идти? Очевидно, что не в дом бывшего мужа. А семья Вайан занимается выращиванием
риса и живет в глухой деревне на грани нищеты. Если она отправится жить к ним,
ее врачебной практике в городе конец — пациенты попросту не смогут ее найти. И
уж точно не стоит рассчитывать, что с деревенским образованием Тутти сможет
поступить в ветеринарный колледж.
А потом я узнала еще кое-что. Помните двух робких девчушек,
которых я заметила в первый день, когда те прятались в кухне? Выяснилось, что
это сиротки, удочеренные Вайан. Обеих зовут Кетут (это чтобы внести еще большую
путаницу в повествование), а мы называем их Кетут Большая и Кетут Маленькая.
Несколько месяцев назад Вайан увидела их на рынке, голодных и просящих
милостыню. Их бросила там женщина, словно сошедная со страниц романа
Диккенса, — вероятно, их родственница, организовавшая мафию
детей-попрошаек Каждое утро она высаживала осиротевших детей на различных
рынках Бали, заставляя их клянчить деньги, а вечером сажала в фургон, забирала
выручку и отвозила в какую-нибудь лачугу переночевать. Когда Вайан нашла
Большую и Маленькую Кетут, те не ели несколько дней, кишели вшами и
паразитами, — короче, полный набор. По расчетам Вайан, младшей должно быть
около десяти лет, а старшей — тринадцать, но сами они не в состоянии назвать
свой возраст и даже фамилию. (Маленькая Кетут знает лишь, что родилась в один
год с «большим поросенком» в ее деревне, однако это не помогло нам установить
точную дату.) Вайан взяла сироток к себе и стала заботиться о них так же нежно,
как о своей Тутти. Все четверо спят на одном матрасе в единственной спальне за магазином.
Каким образом одинокая мать с Бали, которой грозит
выселение, нашла в себе мужество принять в дом двух бездомных сирот? Этот
поступок опрокинул все мои прежние представления об истинной глубине
человеческого сострадания.
И мне захотелось им помочь.
Вот что это было. Та странная дрожь, что пробрала меня до
костей после первой встречи с Вайан. Мне захотелось помочь этой одинокой
матери, ее дочке и двум приемным сироткам. Выбить им теплое местечко в лучшей
жизни. Просто тогда я еще не понимала, как это сделать. Но сегодня, когда мы с
Вайан и Арменией обедали, по привычке то говоря друг другу комплименты, то
подкалывая, я взглянула на Тутти и заметила, что та делает что-то странное. Она
ходила по лавке кругами, держа на поднятых ладошках маленькую квадратную
керамическую плитку ярко-голубого цвета и пела что-то вроде мантры. Я наблюдала
за ней, желая узнать, что будет дальше. Тутти долго играла с плиточкой,
подбрасывала ее в воздух, что-то нашептывала ей, пела, толкала перед собой, как
игрушечную машинку. Наконец она уселась в тихом углу с закрытыми глазами и
стала гудеть себе под нос, словно отгородившись от мира таинственной невидимой
стеной.
Я спросила Вайан, что она делает. Та объяснила, что Тутти
нашла плитку на стройке многозвездочного отеля в конце улицы и прикарманила ее.
И с тех самых пор то и дело твердила: «Может, когда у нас однажды будет свой
дом, пол в нем можно будет выложить вот такой красивой синей плиточкой?»
Теперь, добавила Вайан, Тутти частенько усаживается на крошечный голубой квадратик
и может сидеть так часами, закрыв глаза и притворяясь, будто находится в
собственном домике.
Ну что тут сказать? Когда я услышала эту историю, взглянула
на ребенка, сидящего на маленькой голубой плитке в состоянии глубокой
медитации, все решилось само собой.
Я извинилась перед подругами и вышла на улицу, чтобы
покончить с подобной несправедливостью раз и навсегда.
92
Однажды Вайан сказала, что когда она лечит пациентов, то
превращается в открытый канал, по которому течет любовь Господа, и в такие моменты
она совершенно перестает думать о том, что нужно делать дальше. Разум
останавливается, интуиция обостряется, и все, что нужно, — открыться
потоку божественной сущности. «Как будто порыв ветра уносит мои руки», —
говорит Вайан.
Тот самый порыв, наверное, и вынес меня в тот день из лавки
Вайан, разогнал похмельное смятение по поводу того, готова ли я снова начать
ходить на свидания или не готова, и привел в ближайшее интернет-кафе, где я
села и написала — легко, с первой попытки — письмо с просьбой сделать
пожертвования. И разослала его всем своим родным и знакомым по всему свету.
В письме я написала, что в июле у меня день рождения и мне
исполнится тридцать пять. Что нет ничего в этом мире, в чем я нуждалась бы и
чего хотела, и жизнь моя никогда еще не была столь счастливой. Будь я сейчас
дома, в Нью-Йорке, то наверняка бы планировала глупую шумную вечеринку в честь
дня рождения и заставила бы всех явиться. Всем пришлось бы покупать подарки,
приносить с собой бутылки вина, и праздник обошелся бы в абсурдно великую
сумму. Однако, объяснила я, есть гораздо менее затратный, но более приятный
способ отпраздновать этот юбилей. И попросила всех моих друзей и родных сделать
благотворительный взнос, чтобы помочь женщине по имени Вайан Нурийаси купить
дом в Индонезии, где она могла бы жить со своими детьми.