— Расслабься. У Корни нет никаких болезней — кроме той,
которой он тебя уже наградил.
— Давай, давай, напомни мне об этом, а то вдруг я
забуду! — Ласи, перегнувшись, посмотрела через край крыши. — Как там
доктор Крыса всегда говорит? Что коты могут падать с любой высоты?
— Эй!
Я опустился на колени и, как бы защищая, погладил кота по
боку. Он продолжал чавкать, не обращая внимания на ее угрозы.
— В одном ты прав, — продолжала Ласи. — Такой
толстозадый кот, скорее всего, проломит в тротуаре достаточно большую трещину,
чтобы через нее полезли монстры. Мэнни это не понравится.
Мэнни в последнее время расположился к нашему Корни. В этом
здании домашние животные официально находились под запретом, но он и другие
работники из обслуживающего персонала начали делать исключения из этого правила.
Слишком многие жильцы жаловались на то, что крысы шумят в стенах, и мы
одалживали им Корнелиуса на ночь. По большей части они с радостью откликались
на это предложение — после наших объяснений, что стоит коту оставить в квартире
свою перхоть и шерсть, и грызуны будут обходить ее стороной. Нужно просто не
дергаться, когда, проснувшись, обнаружите кота сидящим у вас на груди. В конце
концов, этот дом находился на линии огня; мы с Ласи рассматривали его как свой
персональный проект.
Плюс Ласи по-прежнему задешево сохраняла свою квартиру с
прекрасным видом из окна. Санитарная инспекция продемонстрировала ее
домовладельцам несколько жутких фотографий всей этой катавасии с крысами, и они
продлили договоры аренды жильцов седьмого этажа на неопределенный срок. У этих
не совсем обычных домовладельцев денег и без того хватало — они владели землей
в Нью-Йорке уже почти четыреста лет.
Конечно, мы понимали — оставшись в городе, мы должны быть
готовы к тяжелым испытаниям. В Нью-Йорке может стать очень, очень беспокойно.
Нас ждут суровые дни, и не когда-нибудь, а буквально с минуты на минуту. К
этому придется привыкать — продолжать ходить в бистро Боба, когда хочется
съесть бифштекс, и с невинным видом болтать с Ребеккой, все время помня о том,
что вот-вот наступит «Чернобыль», крушение цивилизации или апокалипсис зомби.
Или, как теперь выражаются в Новом Дозоре, — вспышка.
Когда с гамбургерами было покончено, я сказал:
— Пора заняться делом.
Ласи закатила глаза, не упустив случая продемонстрировать,
как она относится к тому факту, что я занимаю в Новом Дозоре более высокое
положение по сравнению с ней. Тем не менее она взяла бинокль и направила его на
пылающую красным закатным огнем реку.
— И что мы теперь ищем?
— Признаки «червя», — ответил я.
— Тоже мне, новость! Хотя… никто никогда не говорил
мне, что же это такое на самом деле — признаки «червя».
— Что такое «червивость»?
Она показала мне язык. Я улыбнулся и поднес к глазам
бинокль.
— Когда ты их увидишь, то сразу поймешь. Так со всеми
нами происходит.
— Не сомневаюсь. Но они хотя бы любят воду?
— Еще один хороший вопрос. Правда, туннель подземки
проходит не через воду, а под ней.
Я повел биноклем по вытяжным башням; именно они, закачивая
под землю свежий воздух, пробудили «червя». Над кирпичными, лишенными окон
колоннами в неверном вечернем свете кружили чайки. Закат окрасил
тускло-оранжевым их белые перья. Кстати, это было что-то новенькое — парящее
над башнями облако летающих кругами птиц. Никто не понимал, что это означает.
Новый переносчик болезни по воздуху? Простое совпадение? Любители падали,
чувствующие приближение массовой бойни?
Я вздохнул.
— Иногда мне кажется, что на самом деле мы вообще
ничего не знаем.
— Побереги нервы, Кэл. Все еще только начинается.
С улицы донесся вой сирены, и, отбежав на другую сторону
крыши, мы остановились у края, вглядываясь во тьму. Пространство между нашим и
противоположным домами затопили звуки потрескивания рации и вспышки мигалки
полицейской машины. Надо полагать, арест.
— Значок с тобой? — спросил я.
— Как всегда. Лучшая часть работы. Иногда нам
приходилось вмешиваться — если
полиция собиралась упрятать в тюрьму сбитого с толку,
склонного к насилию новичка. Мы демонстрировали свои значки службы национальной
безопасности и несли всякую чушь насчет биологического оружия. Удивительно, но
практически всегда полицейские быстро давали задний ход. Десять часов спустя
новоиспеченный инферн оказывался в Монтане, получал внутривенно чеснок и быстро
входил в курс дела. Конечно, в наши дни убедить их не составляло особого труда
— признаки того, что творилось, были повсюду.
Я сфокусировал бинокль на толпе, сгрудившейся вокруг
полицейской машины. Копы надевали наручники на парня, и женщина пронзительно
орала на него, потрясая сумочкой, которую держала за разрезанный ремешок. По тротуару
рассыпалось содержимое сумочки. Еще одна полицейская машина неспешно двигалась
к месту происшествия на расстоянии квартала.
Я вздохнул и опустил бинокль.
— Похоже, это просто карманник.
В пользу инфернов можно сказать по крайней мере одно — они
никогда не воруют, разве что случайно подвернувшийся шмат мяса. Они неспособны
продумывать свои действия достаточно далеко вперед, чтобы охотиться за
деньгами. И это по-своему любопытно — что, несмотря на разрастающуюся вспышку,
обычные преступления продолжали происходить. Может, их даже стало больше. Конец
там мира или нет, в этом отношении люди менялись мало.
— Да, — Ласи тоже со вздохом опустила бинокль и
пожевала нижнюю губу. — Не везет.
— Не расстраивайся. Ночью нам наверняка будет чем
заняться — как всегда.
— Наверное. — Она покачала головой. Мне просто
грустно.
— Почему?
Она испустила долгий вздох.
— Всякие побочные эффекты.
— Таблеток?
— Нет, болезни. — Ласи состроила гримасу. —
Мне больше не нравится картофельный салат.
Я засмеялся.
— Не волнуйся. Просто карбонаты паразиту ни к чему.
— Конечно, но что, если это… ну, ты понимаешь,
проклятие? Что, если я начинаю ненавидеть то, что раньше любила?
— Ты из-за этого расстраиваешься? Ну, может, стоит
подвергнуть тебя небольшой проверке, просто на всякий случай.
Я притянул ее к себе, и мы поцеловались. Поднялся холодный
ветер, Корни выписывал восьмерки вокруг наших ног, но поцелуй по-прежнему был
нежен и нерасторжим. Так многое изменялось вокруг, и это было здорово — что
чувства оставались теми же.
И по- прежнему от Ласи замечательно пахло.
— Пока не ненавидишь меня? — спросил я спустя
какое-то время.