Я усмехнулась:
— Шлюха? — Надо отдать должное, он выглядел
смущенным. — И в этом, золотце, вся загвоздка. Дело даже не в том, как к
этому отнесется твоя семья. Даже если мы умудримся одолеть это препятствие, ты
никогда не сможешь этого забыть. Все время, пока мы будем женаты — вероятно,
недолгое, — тебя будет мучить мысль о мужчинах, с которыми я была. Ты
станешь гадать, был ли кто-то из них лучше. Гадать, делала я с ними то, что
кажется тебе новым и неизведанным.
В ярости он вскочил и принялся натягивать штаны:
— Я-то думал, ты будешь благодарна.
— Польщена, — холодно ответила я, — но не
более того.
Это была не вся правда. Правда в том, что, несмотря на
юношескую самоуверенность и частые перепады настроения, Этьен мне нравился.
Очень. Что в нем меня привлекало? Может, его артистическая натура с бурными
чувствами и чрезмерным самолюбием. Он был художником-любителем. В очередной раз
проявилась моя одержимость творческими личностями. К счастью, на этот раз мне
хватило здравого смысла избежать слишком глубоких отношений с человеческим
существом.
— Я желаю, чтобы ты смогла выбрать того, кого
любишь, — с горечью проговорил он. — Потому что я, знаешь ли, тебя бы
не выбрал. Однако мы здесь. Я не могу перестать о тебе думать. Меня будто тянет
к тебе что-то, чему я не в силах противиться.
— Мне очень жаль, — мягко сказала я, удивленная,
что у меня слегка заныло сердце. — Дождись свадьбы. С женой ты забудешь
обо мне.
— Нет. Разве она может сравниться?
— Некрасивая? — Возможно, самоуверенно с моей
стороны, но сколько раз я это слышала!
— Скучная, — отозвался он.
А потом я услышала крик, леденящий душу, преисполненный
ужаса крик. Совершенно забыв об Этьене, я выскочила из маленькой сырой комнаты.
Внизу я обежала холл и наконец обнаружила несколько человек и причину беспокойства.
Это была Доминик. Она лежала на узком тюфяке в луже крови.
— О боже, — воскликнула я и встала перед ней на
колени. — Что случилось?
Но я уже и сама поняла. Мне не потребовалось дальнейших
объяснений от прочих танцовщиц. Пару недель назад я пренебрегла ее мольбами о
помощи, целиком поглощенная собственным бурным романом. Так что ей самой
пришлось искать выход, как часто поступали женщины из низших слоев общества. К
несчастью, в те времена не было еще ни надлежащей аппаратуры, ни санитарии.
Аборт был опасным делом, часто смертельно опасным.
— О Боже, — повторила я.
Я никогда не упускала возможности обратиться к Создателю,
несмотря на отречение.
Я стиснула ее руку, не зная, что предпринять. Среди
собравшихся появился полуодетый Этьен. В отчаянии я обратилась к нему:
— Ты должен пойти за доктором. Пожалуйста. Как бы ни
было оскорблено его самолюбие моим отказом, сам он отказать мне не мог. Я
увидела, что он рванулся к выходу, но Бастьен схватил его за плечо:
— Нет, это бессмысленно. Она умерла.
Я посмотрела на юное личико Доминик. Кожа ее побледнела,
пустые остекленевшие глаза уставились в никуда. Я понимала, что должна их
закрыть, но вдруг не захотела к ней прикасаться. В ужасе глядя на девушку, я,
отпрянув, выпустила ее руку.
Отнюдь не впервые я видела мертвое тело, но никогда смерть
не представала передо мной с такой поразительной ясностью. Вот она здесь, а в
следующий миг ее уже нет. Один удар сердца, и все.
В воздухе витал запах смерти, живописуя ужасную правду о
человеческих существах. О том, как коротки их жизни. И хрупки. Рядом с нами они
как бумажные куклы, в мгновение ока обращающиеся в пепел. Сколько раз за
тысячелетие я видела, как они приходят и уходят. Сколько раз я наблюдала этот
стремительный переход от младенчества до седовласой смерти. Запах смерти. Он
переполнял комнату. Он вызывал отвращение… и страх. Почувствовав удушье, я
отстранилась еще дальше.
И Бастьен, и Этьен бросились ко мне, неловко пытаясь
поддержать, но я в этом не нуждалась. Доминик, почти еще дитя, только что
испустила дух прямо передо мной. Как хрупки человеческие существа. Я должна
была уйти отсюда, прежде чем меня стошнит. Я отвернулась от тех, кто пытался
меня утешить, и выбежала вон.
— Как хрупки человеческие существа, — прошептала я
Дагу.
Чувство, переполнявшее меня теперь, когда я сидела рядом с
ним, не было скорбью или отчаянием. Это была ярость. Ярость до белого каления.
Человеческие существа хрупки, но некоторые из них все же находились на моем
попечении. И как бы ни было это глупо с моей стороны, я не могла уклониться от
того, что считала своим долгом. Даг был одним из моих людей. И тем, кто чуть не
оборвал свои дни.
Я встала, последний раз сжала его руку и вышла из комнаты.
Судя по изумленным взглядам, которые бросали на меня Кори, Мин и Уайет, я
выглядела ужасно. Вдруг кое-что заметив, я подавила праведный гнев:
— Где Сет?
— Он сказал, что должен идти, — проговорил
Кори. — Он оставил тебе это.
Он протянул мне клочок бумаги, испещренный каракулями Сета.
«Фетида, потом поговорим».
Я уставилась на записку, ничего не ощущая. Я оцепенела. Я
была не в состоянии прямо сейчас сосредоточиться на Сете. Я скомкала записку,
попрощалась с музыкантами и направилась к выходу. Оказавшись в вестибюле, я
вытащила мобильный телефон и набрала номер:
— Алек? Это Джорджина.
— Привет, Джорджина! — В его голосе послышалась
тревога. Чуть ли не отчаяние.
— Ты был прав, — начала я, надеясь, что тоже
кажусь обеспокоенной. — Ты был прав. Мне нужно больше. Сейчас. Сегодня
вечером. Ты сможешь?
— Да, конечно смогу. — Теперь в голосе его слышалось
облегчение.
Мы договорились немедленно встретиться. Никакое время не
могло показаться мне слишком ранним. Последние двадцать четыре часа я держалась
на пике эмоций и готова была выплеснуть их на Алека. Я не могла больше ждать.
То, что и он так жаждет этого, было просто замечательно.
— О, слышишь, Джорджина? — спросил он, когда я уже
готова была отсоединиться.
— Да?
Голос его звучал странно:
— Ты не представляешь, как я рад, что ты позвонила.
Глава 19
Дом дилера стоял в стороне от дороги, как, по-моему, и
положено всем зловещим домам. Но даже если отставить мое пристрастное мнение, в
нем и вправду было что-то жутковатое. Большой и дорогой с виду, он лениво
раскинулся среди идеально подстриженных лужаек, хорошо различимых даже в ночи.
В районе, где в большом почете были дворики, такая прорва земли указывала на
очень большие деньги. В отличие от предместья, где жил Бастьен, у этого дома не
оказалось столь же состоятельных соседей. Этот дом стоял сам по себе; он никак
не мог быть частью обычного пригородного квартала.