Шрам - читать онлайн книгу. Автор: Чайна Мьевилль cтр.№ 53

Она пришла перекусить с ними. Флорин попытался поболтать с ней, но женщина ушла в себя и помалкивала. Некоторое время они сидели молча, жуя водорослевый хлеб. Через полчаса Анжевина сделала знак Шекелю, и он встал, заученно подошел к ней сзади и, взяв несколько совков угля в контейнере за спиной у Анжевины, подбросил в ее котел.

Анжевина без всякого смущения встретила взгляд Флорина.

— Что, подбрасываем уголек в топку? — спросил он.

— Расход великоват, — медленно ответила она (ответила на соли — с презрением отвергнув рагамоль, на котором Флорин обратился к ней, хотя именно рагамоль был ее родным языком).

Флорин кивнул. Он вспомнил старика в трюме «Терпсихории» и не сразу нашел, что сказать. Флорин смущался в присутствии этой суровой переделанной.

— А что у вас за двигатель? — спросил он наконец на соли.

Анжевина с ужасом уставилась на него, и он с удивлением понял, что устройство собственного тела после переделки остается для нее тайной.

— Вероятно, это старая модель, без теплообменника, — медленно произнес он. — У нее только один ряд поршней и нет рекомбинационной коробки. Такие всегда были не ахти. — Он помолчал немного. «Давай, не останавливайся, — подумал он. — Может, она согласится, и мальчишка будет рад». — Если хотите, я могу взглянуть. Я всю жизнь работал с двигателями. Я мог бы… Я мог бы даже… — Ему было трудно произнести глагол, который звучал неприлично в отношении человека. — Я мог бы даже переоснастить вас.

Он отошел от стола — якобы желая добавить себе еще тушенки, а на самом деле чтобы не слышать смущенного монолога Шекеля: благодарности в адрес Флорина перемежались в нем с уговорами сомневающейся Анжевины. Бесконечным рефреном доносилось: «…давай, Анжи, соглашайся, лучший мой кореш, Флорин, ты мой лучший корешок». Он видел, что Анжевина пребывает в неуверенности. Она не привыкла получать подобные предложения, если они не влекли за собой платы.

«Это не ради тебя, — лихорадочно думал он, жалея, что не может сказать об этом вслух. — Это ради парнишки».

Флорин отошел подальше, чтобы не слышать, как она перешептывается с Шекелем, вежливо повернулся к ним спиной, скинул с себя одежду и, оставшись в одних кальсонах, нырнул в тонкую ванну, наполненную морской водой, которая успокоила его. Он наслаждался, испытывая такое же чувство, какое прежде возникало при погружении в горячую ванну, и надеялся, что Анжевина поймет, что двигает им.

Она была женщиной неглупой. Немного спустя она с достоинством произнесла что-то вроде: спасибо, Флорин, наверное, мне это пойдет на пользу. Она согласилась, и Флорин не без удивления обнаружил, что рад этому.

Шекеля все еще очаровывали те безмолвные звуки, что подарило ему чтение, но с укреплением привычки это чувство проходило. Он больше уже не останавливался в коридоре, открыв от изумления рот при виде слов, кричавших ему с сохранившихся корабельных табличек.

За первую неделю или около того Шекель переболел граффити. Он останавливался перед переборкой или напротив борта и разглядывал вязь посланий, процарапанных либо выведенных краской на боках города. Какое многообразие стилей! Одна и та же буква могла изображаться десятками способов, но всегда означала одно и то же. Шекель не переставал восхищаться этому.

В большинстве своем эти надписи были ругательствами, или политическими лозунгами, или непристойностями. «В жопу Сухую осень», — прочел он. Десятки имен, кто-то кого-то любит — это повторялось снова и снова. Обвинения — связанные с сексуальным поведением или нет. Барсум (Питер, Оливер) — сука (мудак, пидор или что угодно в этом роде). Разница почерков придавала каждому из этих заявлений особое звучание.

В библиотеке Шекель уже не шарил по полкам с прежним неистовством, он был уже не так, как прежде, опьянен своей спешкой и возбуждением, хотя и теперь снимал книги со стеллажей, складывал их в огромные кипы, медленно читал, записывал слова, значения которых не понимал.

Иногда он открывал книги и находил там слова, которые прежде, при первом столкновении, сражали его наповал, но потом были записаны и выучены. Это доставляло ему радость. Шекель чувствовал себя лисой, выследившей их. Так было со словами «доскональный», «скалолаз» и «хепри». При второй встрече слова сдавались ему, и он читал их без запинки.

Шекель отдыхал у полок с иностранными книгами. Его зачаровывали иностранные алфавиты, непонятная орфография, удивительные изображения иностранных детей. Когда нужно было успокоить мысли, он приходил сюда и рылся в этих книгах. Он мог не сомневаться, что они будут молчать.

Но вот однажды он взял одну из таких книг, повертел ее в руках — и она заговорила с ним.

В сумерках что-то неспешно выплыло из глубины и приблизилось к Армаде.

Это случилось в последнюю дневную смену подводных инженеров. Они медленно поднимались, перебирая руками ступеньки лестниц или цепляясь за щербины в поверхностях подводного города. Они тяжело дышали в своих шлемах и не смотрели вниз, а потому не видели того, что приближалось к ним.

Флорин Сак сидел с Хедригаллом неподалеку от причалов гавани Базилио. Они расположились в маленькой лодчонке и, глядя, как краны перемещают грузы, болтали ногами, свесив их за борт, словно малые дети.

Хедригалл говорил экивоками. Он намекал на что-то, изъяснялся уклончиво, недоговаривал, и Флорин в конце концов догадался, что тот имеет в виду тайный проект, некое запретное знание, доступное многим его коллегам. Не имея ни малейшего представления о проекте, Флорин никак не мог понять, о чем говорит Хедригалл. Он только видел, что его друг несчастен и чего-то боится.

Они увидели, как чуть в стороне, заставляя поверхность воды колыхаться, появляется смена инженеров. Они поднимались по трапам на плоты и траченные временем корабли, где тарахтели двигатели, где суетились их коллеги и конструкты, нагнетая воздух для машин.

Вода в этом уголке гавани вдруг забурлила, точно в котле. Флорин дотронулся до руки Хедригалла, призывая его замолчать, и встал, изогнув шею.

У кромки воды возникла суета. Несколько рабочих бросились помогать подводникам, вылезающим из воды. Наверх, поднимая фонтаны брызг, всплывало все больше людей. Они тут же отчаянно принимались сдергивать шлемы, карабкаться по лестницам, чтобы поскорее оказаться на воздухе. На воде появился бурун, который быстро увеличивался в размерах и наконец прорвался, когда на поверхность вынырнул Сукин Джон. Дельфин бешено замахал хвостом, отчего неустойчиво встал над водой, и заверещал, как обезьяна.

Один из людей, повиснув на лестнице над зеленым морем, наконец сдернул с себя шлем и закричал, взывая о помощи.

— Костерыба! — завопил он. — Там еще остались люди!

Из окно стали в тревоге выглядывать армадцы. Многие бросили свои дела и устремились к воде; другие на маленьких рыболовных судах, покачивавшихся в середине гавани, свешивались за борт, показывали на воду и кричали что-то своим товарищам на причалах.