Золотая шпага - читать онлайн книгу. Автор: Юрий Никитин cтр.№ 91

Ренат выхватил саблю и загородил собой новобрачных. Александр опустил ладонь на эфес сабли. Священник вскричал жалобно, как придушенный колесом заяц:

– Только не в церкви!… Только не в церкви!

Серж дышал тяжело, ноздри хищного носа раздувались часто. Глаза его пробежали по лицам Александра и Оли, остановились на обручальных кольцах на их пальцах. Он сделал глубокий вдох, плечи поднялись и опустились.

Острие сабли Мартынова пропороло ему мундир на груди, но Серж даже не заметил. Он медленно, но со стуком вложил саблю в ножны, его губы растянулись в кривую улыбку.

– Я только хотел… хотел удостовериться…

Мартынов, поколебавшись, убрал саблю. На груди князя в месте разреза появилось красное пятно. Ренат сказал недобро, но в злом голосе был оттенок сочувствия:

– В чем?

– Удостовериться… что доедете благополучно. Говорят, в округе много разбойников.

Он коротко поклонился, не Александру или Оле, а так, посредине, круто повернулся и пошел прочь. Его люди, ­недоуменно переглядываясь и переговариваясь, пошли за хозяином. Ренат шумно выдохнул воздух, вложил саблю в ножны:

– Фу… Честно говоря, я уж думал…

– Хорошо обошлось, – согласился Мартынов. Его глаза счастливо блестели. Они одержали победу над князем Конецким, чьи связи и могущество простирались далеко. – По этому поводу надо будет устроить пирушку!

Александр обнял Олю, засмеялся, поцеловал:

– Без нас! Для нас хлопоты еще не кончились.

Александру казалось, что минуло несколько дней с того момента, как он снял с невесты подвенечную фату, но на туалетном столике росла стопка писем от великого князя, который напоминал, что прошло уже несколько месяцев. Наконец и Александр I прислал рескрипт с просьбой поторопиться.

– Езжай, – сказала Оля тихо. – Уже ноябрь. Я приеду, как только…

Она не договорила, посмотрела в зеркало на свой пополневший живот.

– Как ты будешь здесь без меня, мой жалобный кузнечик?..

– Езжай, милый. Женам великих людей всегда труднее прочих.

– Так то великих, – пробормотал он, – а за что ты мучаешься?

– Ты велик, хоть и отрицаешь. А я самая счастливая из всех женщин на свете, потому что встретила тебя… Я счастлива так, что ты не можешь и представить… Лети, мой сокол!

Подобрать кадры преподавателей было непросто. При всей увлеченности ракетным делом Засядько видел, что творится в России. Показной либерализм Александра I сменился эпохой беспощадной реакции. Военным министром был назначен Аракчеев, самый верный и самый грубый последователь деспотичной политики Павла I. Пост министра просвещения получил князь Голицын, который сразу же провел чистку университетов.

Как сообщала в письмах Оля, из Харьковского университета изгнали двух профессоров. Александру был известен и другой случай – с четырьмя профессорами Петербургского университета. Профессор философии Галич был обвинен в том, что преподавал философию Шлецера, несущую идеи «робеспьеризма» и «маратизма», профессор статистики Арсеньев, профессор политических наук Герман и профессор всеобщей истории Раупах – в том, что преподавали теории Шеллинга.

Попечитель Казанского университета Магницкий изгнал из университета одиннадцать профессоров, запретил преподавать геологическое учение Бюффона и астрономическое учение Коперника, Галилея и Ньютона, предписал, чтобы лекции по минералогии и другим наукам перемежались с молитвами и церковными песнопениями. Профессор литературы должен был доказывать литературное превосходство Библии над всеми светскими книгами, профессор истории – предлагать в качестве образца «Всеобщую историю» епископа Босюэ, профессор философии – поучать, что научные истины носят случайный характер и что единственная абсолютная истина основывается на божественном откровении.

Подбирать в таких условиях преподавателей было нелегко. Первым Засядько принял поручика Которовича, преподавателя латинского языка. Он произвел благоприятное впечатление, представил хорошие рекомендации, но главное было в том, что Засядько не считал латинский язык хоть в какой-то мере нужным будущим артиллеристам и ввел преподавание латыни лишь для того, чтобы с первых же дней не восстанавливать против себя царя и его приближенных.

Знакомый преподаватель политической экономии, которому Засядько предложил перейти в его училище, сказал удивленно:

– Александр Дмитриевич, разве вы не знаете последних новостей? Наш государь император буквально на днях вычеркнул из программы все политические науки.

– Почему же? – удивился Засядько.

– В качестве излишних. А в Харькове и Дерпте студентам запрещено посещать театры, так как «это противно морали и отвлекает от занятий». Уже нельзя ездить на учебу в германские университеты. Я продержался дольше других преподавателей, ибо в своем курсе политической экономии твердил о добродетели, которая «превращает блага материальные во блага духовные». Но все равно уволили. Помните Никольского? Он еще держится, так как в своем курсе математики трактует треугольник как символ Троицы…

– Бог мой! – сказал потрясенный Засядько. – Я ничего этого не знал…

– Медицине велено стать насквозь христианской, и вскрытия, как святотатство по отношению к умершим, строго запрещены. Средневековье!

– Варварство, – согласился Засядько. – К счастью, медицина меня не касается. А вот что делать с математиками, где искать хорошего баллиста?

Преподаватель развел руками. Засядько призадумался. Нужен педагог по самому главному предмету, вокруг которого будут группироваться остальные. Уже отсеял троих, но появятся ли новые кандидаты?

Однажды в конце дня явился посетитель, которого Засядько меньше всего ожидал увидеть.

Дверь тихо отворилась, и на пороге встал… Кениг! Все такой же: сгорбленный, похожий на сердитую ворону. Только ростом словно бы стал меньше и морщин прибавилось…

Засядько радостно вскочил, выбежал из-за стола:

– Генрих Вениаминович, здравствуйте! Господи, как я рад вас видеть!

– Почему? – недовольно спросил Кениг. – Потому что стал директором? И своего преподавателя принимаешь как школяра? Да, роли поменялись…

Он сел в пододвинутое Александром кресло, пытливо всматриваясь в радостное лицо бывшего питомца. Подумать только: уже генерал! Ведь всего только двадцать лет минуло. А он все еще подполковник…

– Как вы здесь очутились? – спросил Засядько.

– Проездом. Был в Берлине, возвращаюсь в Полтаву. Услышал о создании нового училища, решил заглянуть.

– Генрих Вениаминович! – воскликнул Засядько. – Мне позарез нужен преподаватель баллистики. Не могли бы вы взяться за это дело?