- Это было бы с моей стороны чертовски суеверно.
- У вас есть чувство, предостерегающее, что не надо
впутывать вашу жену. Доверьтесь своему чутью. Не старайтесь быть разумным. Если
вы любите свою жену, то прислушайтесь к сердцу, а не голове.
Он дважды кивнул, потом сказал:
- Я подумаю о том, что вы сказали. А сейчас мне
действительно пора.
Я протянула руку, он ее принял.
- Спасибо вам за потраченное время, доктор.
- Был рад служить, миз Блейк. - Он повернулся к Эдуарду и
кивнул: - Всего хорошего, мистер Форрестер.
Эдуард кивнул в ответ, и мы остались в тишине комнаты
отдыха.
- Прислушайтесь к сердцу, а не голове. Чертовски
романтический совет, когда он исходит от тебя.
- Оставь, - сказала я, берясь за ручку двери.
- А как бы выглядела твоя личная жизнь, если бы ты
последовала собственному совету?
Я открыла дверь и вышла в прохладный белый коридор, не
ответив.
Глава 9
Предложение Маркса сопроводить меня к месту преступления,
кажется, испарилось при его вспышке. Меня повез Эдуард. Мы ехали почти в полном
молчании. Эдуард никогда не обременял себя светской беседой, а у меня на это
просто не было сил. Если бы я придумала что-то полезное, я бы это сказала. А
пока молчание меня устраивало. Эдуард предложил, чтобы мы поехали на последнее
место преступления, а потом мы встретим двух остальных его помощников в Санта-Фе.
Он мне ничего о них не сказал, а я не стала настаивать. Губа у него продолжала
пухнуть, потому что он был слишком мачо, чтобы приложить к ней лед. Я так
поняла, что, кроме этой распухшей губы, Эдуард по отношению ко мне никакой
больше слабины сегодня не проявит. Я его попросила всеми доступными мне
средствами, кроме применения оружия, чтобы он прекратил это дурацкое
состязание, и ничего уже не могло это изменить, и я меньше всего.
Кроме того, у меня все еще колоколом гудела в голове тишина,
будто все отзывалось эхом и ничего не было по-настоящему надежно. Это было
потрясение. Выжившие, если можно их так назвать, потрясли меня до корней волос.
Я видала ужасы, но таких - никогда. И мне надо выйти из этого состояния до
первой перестрелки, но, честно говоря, если бы кто-то прямо сейчас попытался в
меня стрелять, я бы заколебалась. Ничто не казалось важным и даже реальным.
- Я знаю, почему ты этого боишься, - сказала я.
Он зыркнул на меня поверх черных очков и снова переключился
на дорогу, будто не слышал. Любой другой попросил бы меня объяснить или хотя бы
подал реплику. Эдуард просто вел машину.
- Ты не боишься ничего, что просто сулит смерть. Ты давно
решил, что не доживешь до зрелой старости.
- Мы, - поправил он меня. - Мы давно решили, что не доживем
до зрелой старости.
Я открыла рот, чтобы возразить, и остановилась. Подумала
пару секунд. Мне двадцать шесть лет, и если следующие четыре года будут похожи
на предыдущие, тридцати мне не видать. Никогда я это так длинно не
формулировала, но старость не очень-то сильно меня тревожила. Я, честно говоря,
не рассчитывала до нее добраться. Мой образ жизни был чем-то вроде пассивного
самоубийства. Мне это не совсем нравилось, и хотелось возмутиться и возразить,
но я не могла. Хотела, но не могла. В груди стеснилось, когда я поняла, что
рассчитываю умереть насильственной смертью. Не хочу этого, но ожидаю. Голос мой
звучал неуверенно, но я произнесла вслух:
- Хорошо, мы признаем, что мы не доживем до зрелой старости.
Ты доволен?
Он чуть кивнул.
- Ты боишься, что будешь жить, как эти бедняги в больнице?
Такого конца ты боишься?
- А ты?
Он спросил это еле слышно, но все-таки можно было расслышать
за шелестом шин и мурлыканьем дорогого мотора.
- Я пытаюсь об этом не думать.
- И неужели получается об этом не думать? - спросил он.
- Если начинаешь думать и беспокоиться о бедах, это
замедляет реакцию, заставляет бояться. Никто из нас не может позволить себе
такого.
- Два года назад это я бы толкал тебе ободряющую речь, -
сказал он, и что-то было в его голосе - не злость, но нечто похожее.
- Ты был хорошим учителем.
Его руки стиснули руль.
- Я тебя не всему научил, что знаю, Анита. Ты еще не такой
монстр, как я.
Я смотрела на него в профиль, пытаясь прочесть что-нибудь на
непроницаемом лице. Ощущалось напряжение челюсти, какая-то ниточка злости
ускользала вниз по шее, за воротник, к плечам.
- Ты меня пытаешься убедить или себя... Тед?
Имя я произнесла чуть насмешливо. Обычно я не играю с
Эдуардом, чтобы его поддразнить, но сегодня он был не в своей тарелке, а я нет.
И каким-то краешком души я этому чертовски радовалась.
Он ударил по тормозам и остановился юзом у обочины. Браунинг
в моей руке смотрел ему в висок, настолько близко, что нажми я курок - его
мозги окрасили бы все окна.
У него в руке был пистолет. Не знаю, откуда он успел его
вытащить, но пистолет не был на меня направлен.
- Остынь, Эдуард.
Он не двинулся, но пистолет не выпустил. Это был момент,
когда чужую душу можно было рассмотреть ясно, как через открытое окно.
- Твой страх тебя тормозит, Эдуард, потому что ты предпочел
бы умереть здесь и так, чем выжить, как те бедняги. Ты ищешь способ умереть
получше. - Пистолет я держала ровно, палец на крючке. Но это было не настоящее
- пока что. - Если бы ты это затеял всерьез, пистолет у тебя в руке был бы
раньше, чем ты затормозил. Ты позвал меня не на охоту за монстром. Ты позвал
меня убить тебя, если дело обернется плохо.
Он едва заметно кивнул:
- И у Бернардо, и у Олафа на это кишка тонка. - Он медленно,
очень медленно положил пистолет на бугор между сиденьями. Глядя на меня,
положил руки поодаль друг от друга на рулевое колесо. - Даже с тобой мне
приходится чуть тормозить.
Я взяла предложенный пистолет, не отводя от Эдуарда ни глаз,
ни своего пистолета.
- Так я и поверила, что это единственный ствол у тебя в
машине. Но жест я ценю.
Тут он засмеялся, и такого горького звука я от Эдуарда еще
никогда не слышала.
- Я не люблю бояться, Анита. Не умею я этого делать.
- Хочешь сказать, что ты к этому не привык?
- Да.
Я опустила пистолет, и он теперь не смотрел на Эдуарда, но
не убрала его.
- Я обещаю, что если с тобой будет как с теми, в больнице, я
тебе отрежу голову.
Тут он поглядел на меня, и даже очки не помешали мне понять,
что он поражен.