Он погладил меня по щеке пальцем, и глаза его были грустны и
полны сожаления.
- Это будет очень больно, и я прошу за это прощения, но даже
твоя боль пойдет на пользу моей силе.
Он прижался лицом к моей щеке. У меня была свободная рука и
нож в кармане, но если я ударю слишком рано и выйдет неудачно, других
возможностей не представится. Куда, к чертям, подевался Рамирес?
- Значит, ты будешь меня пытать. Отлично, - сказала я.
Он отодвинулся - чуть-чуть.
- Это не пытка. В таком виде все мои жрецы ждали моего
пробуждения.
- А кто вернул их к жизни? - спросила я.
- Я пробудил Тлалоци, но был тогда слаб, и не было у меня
крови, чтобы вернуть остальных. А потом, до того, как мы смогли их поднять,
человек, которого вы зовете Райкер, потревожил место нашего отдыха. - Он
уставился в пространство, будто снова переживал те события. - Он нашел то, что
вы называете мумиями моих жрецов. Многих из них разорвали на части, ища у них
внутри драгоценности. - Лицо его потемнело от гнева, умиротворенность взгляда
сменилась бурей. - Кецалькоатль тогда еще не проснулся, иначе бы мы их убили
всех. Они взяли то, что принадлежало моим жрецам. И мне пришлось искать другой
способ вернуть им жизнь.
- Кожи, - догадалась я.
Он посмотрел на меня.
- Да, есть способы заставить их отдать жизнь.
- И ты стал охотиться на людей, осквернивших твою... твое
место сна, и тех, кто купил вещи, принадлежащие твоим людям.
- Да, - сказал он.
С определенной точки зрения это можно было бы счесть
справедливым. Если ты не способен испытывать милосердие, это вообще блестящий
план.
- Ты убивал и брал органы у тех, кто обладал даром, -
сказала я.
- Даром? - переспросил он.
- Колдовским даром. Колдуны, брухо.
- А, да. Я не хотел оставлять их в живых для охоты за нами,
пока не вернусь в силу.
Он стал гладить мне лицо. Кажется, его снова заинтересовала
идея "поцелуя".
- И что это значит для тебя - вернуться в силу? - спросила
я.
Пока я занимаю его разговором, он меня не убивает. Я могла
бы на всю ночь придумать вопросы.
- Я стану смертным и бессмертным.
Тут я вытаращила глаза.
- В каком смысле - смертным?
- Твоя кровь сделает меня смертным. Твоя сущность сделает
меня бессмертным.
Я нахмурила брови:
- Не понимаю, что ты говоришь.
Он взял мое лицо в ладони, как любовник.
- Как же тебе понять пути богов?
Он протянул руку, и носитель чужой кожи подал ему длинную
костяную иглу. Наверное, мне не хотелось знать, что он будет сейчас делать.
- Зачем эта штука?
Он держал в руках иглу дюйма четыре длиной, медленно вертя
между пальцами.
- Я тебе проколю мочку уха и попью твоей крови. Боль будет
не сильная.
- Ты все время говоришь, будто хочешь, чтобы я в тебя
поверила, но ты - единственный, кто никогда не страдает. Твои жрецы, люди,
которые тебя обворовали, все твои жертвы - всем было больно. Но не тебе.
Он приподнялся на локте, уютно прижимаясь ко мне.
- Если моя боль убедит тебя в моей искренности, то да будет
так.
Он всадил иглу себе в палец, глубоко, до кости. И медленно
вытащил, стараясь, чтобы это было как можно больнее. Я ждала, что сейчас
покажется кровь, но ее не было. Он держал палец на виду, и я видела дыру от
иглы, но она была пуста, бескровна. У меня на глазах ранка закрылась гладкой
кожей, будто ее и не было. Да, нож против него мне ничего не даст.
- Моя боль уменьшит твою боль? - спросил он.
- Я тебе обязательно дам знать.
Он улыбнулся, так ласково, так терпеливо. И начал подводить
иглу к моему левому уху. Я бы могла отбиваться свободной рукой, но если он
собирается всего лишь проткнуть мне мочку, как это было в ночном клубе, то
пусть себе. Мне это в принципе не нравилось, но отбиваться я не собиралась. В
этом случае меня могут заковать обратно, а иметь свободную руку я хотела
больше, чем не подпустить этого бога к своему уху.
Честно говоря, дело тут в том, что я не люблю игл. Не только
шприцов с иглами, а вообще никаких. У меня фобия насчет колющих предметов. Ножи
меня не так волнуют, как иглы, - можете себе представить? Фобия есть фобия.
Чтобы удержать себя от борьбы, я закрыла глаза, потому что иначе стала бы
отбиваться. Совершенно непроизвольно.
Боль была резкой и отчетливой. Я ахнула, открывая глаза, и
увидела, как он ткнулся в меня лицом. Будто хотел поцеловать, но губы его
прошли мимо моих. Он отвернул мне лицо вправо, бережно, подставляя себе ухо и
длинную линию шеи. Это мне напомнило вампиров, только этот рот лизнул мне ухо
длинным быстрым движением. Слегка вздохнув, он сглотнул первую кровь, потом
сомкнул губы на мочке моего уха, заработал ртом, подкачивая языком кровь из
ранки. Телом он прижался ко мне, одной рукой отворачивая мне голову в сторону,
другая поглаживала контур моего тела по всей длине. Наверно, дело тут в крови -
я никогда не поглаживаю бифштекс во время еды.
Всей челюстью он вдавился мне в лицо. Я ощущала, как
шевелится и глотает его рот. Бывало, что вампиры пили из меня кровь, не
подчинив разум, и это было больно. То, что делал сейчас бог, не причиняло
никакой боли. Скорее он вел себя как перестаравшийся любовник, целующий ухо.
Неприятно, но не так чтобы очень больно.
Его рука опустилась с моего лица под лифчик. Это мне не
понравилось.
- Кажется, ты не собирался предлагать мне секс.
Он убрал руку из лифчика и отодвинулся, отпустив ухо. Глаза
у него были мутные, они тонули в бирюзовом сиянии, как глаза любого вампира, утолившего
жажду крови.
- Прости, - сказал он. - Просто я уже очень давно не
чувствовал жизни в собственном теле.
Кажется, я поняла, о чем он, но продолжала задавать любые
вопросы, приходившие мне в голову. Лишь бы он продолжал говорить.
- Что ты имеешь в виду?
Он засмеялся и откатился набок, приподнявшись на локте.
Ткнул себя иглой в палец и ахнул. Кровь появилась из ранки, алая кровь. Он
снова засмеялся.
- Твоя кровь бежит в моем теле, и я снова стал смертным, со
всеми аппетитами смертного мужчины.
- Чтобы было давление крови, нужна кровь, - сказала я. - У
тебя первая эрекция за сотни лет. Я ее чувствую.
Он оглядел меня своими засасывающими глазами.
- И она может стать твоей.
Он пошевелился, прижимаясь ко мне, и я почувствовала его
сквозь джинсы - желающего, готового.