Он сверкнул белыми зубами. От улыбки его лицо смягчилось, и
он стал меньше похож на сестру Крэтчет и больше на человека.
- И я не коп.
Он стрельнул глазами на пистолет в кобуре - очень черный и
очень заметный на фоне красной рубашки.
- Но пистолет у вас есть.
Я надела через голову рубашку с короткими рукавами, накрыв
раздражающий его пистолет.
- Законы штата Нью-Мексико разрешают мне носить пистолет,
если он не спрятан.
- Если вы не полицейский, зачем вам пистолет?
- Я истребитель вампиров.
Он протягивал мне халат с длинными рукавами. Я просунула в
них руки. Он завязывался сзади, как обычно бывает у больничных халатов, и Бен
завязал его на мне.
- Я думал, что вампиров пулями убить нельзя.
- Серебряные пули их могут остановить, а если вампир не
слишком стар и силен, то можно пробить ему дыру в мозгах или в сердце. Иногда,
- добавила я.
А то еще Бен неправильно меня поймет, попытается остановить
рвущегося вампира серебряной пулей, и его сжуют за то, что он положился на мое
мнение.
Довольно трудно было запихнуть мои волосы под пластиковый
тесный чехол, но в конце концов получилось, хотя край пластика тер мне шею при
каждом повороте головы. Бен попытался помочь мне надеть хирургические перчатки,
но это я сама сделала без труда.
Он приподнял брови.
- Вам приходилось надевать такие перчатки.
Он не спрашивал, а утверждал.
- Я их надеваю на осмотр места преступления, когда не хочу
потом выковыривать кровь из-под ногтей.
Он помог мне завязать сзади маску.
- На вашей работе вы должны были видеть много крови.
- Но уж точно меньше, чем вы. - Я повернулась, глянула на
себя в маске на рту и носу. Только глаза остались непокрытыми. Бен посмотрел на
меня с задумчивым видом.
- Я ведь не хирургическая сестра.
- А какая у вас специальность? - поинтересовалась я.
- Ожоговое отделение.
Я широко открыла глаза.
- У раненых ожоги?
Он покачал головой:
- Нет, но тела у них - сплошь открытые раны, как ожог.
Лечение одно и то же.
- Как это - сплошь открытые раны?
Кто-то постучал по стеклу у меня за спиной, и я вздрогнула.
Повернувшись, я увидела человека в таком же, как у меня, наряде, сердито
глядящего на меня светлыми глазами. Он нажал кнопку интеркома, и его голос был
достаточно ясен, чтобы услышать в нем раздражение.
- Если входите, то входите. Я хочу им снова дать
успокоительное, а не могу, пока вы не попробуете их допросить, - так мне
сказали.
Он отпустил кнопку и ушел за белую занавеску, которая
закрывала вид в палату.
- Господи, как сегодня все рады меня видеть!
Бен натянул маску и сказал:
- Лично против вас он ничего не имеет. Доктор Эванс свое
дело знает, он один из лучших.
Если хотите в больнице найти хорошего врача, не спрашивайте
ни в справочной, ни у врачей. Спросите любую сестру. Сестры всегда знают, кто
хороший врач, а кто нет. Ничего плохого они вслух не скажут, но если они дадут
о враче хороший отзыв, это надежно, как в банке.
Бен тронул на стене что-то слишком большое, чтобы назвать
это кнопкой, и двери распахнулись с таким звуком, будто открыли воздушный шлюз.
Я шагнула внутрь, и двери с тем же звуком закрылись у меня за спиной. Передо
мной была только белая штора.
Я не хотела ее отодвигать. Все здесь были чертовски выбиты
из колеи. Там наверняка будет плохо. Тела как открытые раны, сказал Бен, но не
ожог. Что же с ними случилось? Как говорит старая пословица, есть только один
способ узнать. Я сделала глубокий вдох и отодвинула штору.
Палата была белая, антисептическая, больничная донельзя. За
ее стенами прибегали к каким-то уловкам, чтобы показать: дескать, это здание
как здание - пастельные рисунки и все такое. Но здесь притворство кончалось, а
реальность оказалась суровой.
В палате было шесть коек, каждая с пластиковым навесом над
головой и торсом пациента. Возле ближайшей койки стоял доктор Эванс. В глубине
палаты женщина в таком же хирургическом костюме смотрела на один из многих
мигающих и попискивающих приборов, придвинутых к каждой койке. Она подняла
глаза, и незначительная часть ее лица между маской и колпаком оказалась
поразительно темной. Афроамериканка, но кроме того, что она не жирная, да еще
ее роста, под всей этой сбруей больше ничего нельзя было увидеть. Встреть я ее
без этой одежды, не узнала бы. Странная анонимность беспокоила - впрочем, может
быть, только меня. Женщина опустила глаза и пошла к следующей койке, проверяя
те же показания, что-то записывая в блокнот.
Я подошла к ближайшей койке. Доктор Эванс не повернулся,
никак не прореагировал, что заметил мое присутствие. Над каждым пациентом, как
шатер, висели белые простыни, поддерживаемые какой-то рамочной конструкцией.
Наконец доктор Эванс повернулся, и мне стало видно лицо
пациента. Я заморгала - глаза отказывались это видеть или мозг отказывался
воспринимать. Лицо было красное и сырое и должно было кровоточить, но крови не
было. Будто я смотрела на кусок сырого мяса в форме человеческого лица, а не
черепа. Нос был отрезан, остались кровавые дыры для вставленных внутрь трубок.
Человек вращал глазами в орбитах, таращась на меня. Я не сразу сообразила, что
у него срезаны веки.
Вдруг в палате стало тепло, так, что маска начала меня
душить. Мне хотелось сорвать ее, чтобы сделать вдох. Наверное, доктор уловил
какое-то мое движение, потому что он перехватил мою руку.
- Ничего не снимайте. Я каждый раз рискую их жизнью, когда
сюда входит новый человек. - Он отпустил мое запястье. - Так постарайтесь,
чтобы я рисковал не зря. Расскажите мне, кто это сделал.
Я замотала головой, стараясь дышать медленно. Когда я смогла
говорить, то спросила:
- Как выглядит остальное тело?
Он посмотрел на меня вопрошающими глазами. Я выдержала
взгляд. Все лучше, чем смотреть на эту койку.
- Вы уже побледнели. Вы уверены, что хотите видеть
остальное?
- Нет, - честно ответила я.
Даже по одним только глазам было заметно удивление.
- Мне ничего сейчас так не хочется, как повернуться и выйти
из этой палаты, - сказала я. - Новые кошмары мне не нужны, доктор Эванс, но
меня позвали высказать мнение эксперта. Его я не могу составить, пока не увижу
всего. Если бы я могла без этого обойтись, то, поверьте мне, я бы не просила.
- И что вы думаете так узнать? - спросил он.
- Я здесь не для того, чтобы на них глазеть, доктор. Но я
ищу разгадку, кто это сделал. Почти всегда ключи к разгадке - на телах жертв.