Падение титана, или Октябрьский конь. В 2 томах. Книга 1 - читать онлайн книгу. Автор: Колин Маккалоу cтр.№ 192

— О Брут, где ты? — сожалел Цицерон. — Какую золотую возможность ты упускаешь!

Через раба мятежного Цецилия Басса, все еще пребывавшего в Апамее, пришло известие о беспокойных событиях в Сирии. Раб путешествовал с управляющим Брута, Скаптием. Он рассказал все Сервилии, та пошла к Долабелле. В Сирии теперь шесть легионов, сказала она «домашнему» консулу Рима. Все сконцентрированы вокруг Апамеи. И все они недовольны, как и четыре легиона, находящиеся в египетской Александрии. А что еще удивительнее, все эти легионы ожидают прибытия Кассия как нового губернатора Сирии. Если верить рабу Басса, сказала Сервилия, все десять легионов очень хотят, чтобы губернатором Сирии стал именно Кассий.

Долабелла запаниковал. В один день он собрался и кинулся в Сирию, оставив Рим на городского претора Гая Антония и даже не подумав написать записку Антонию или сказать сенату, что уезжает. Долабелла предположил, что Кассий тайком заигрывает с сирийскими и александрийскими легионами, поэтому для него было жизненно важно прибыть в свою провинцию прежде Кассия. Сервилия отговаривала, твердила, что он ошибается, что Кассий вовсе не собирается узурпировать Сирию незаконно, но Долабелла не слушал ее. Он послал своего легата Авла Аллиена на отдельном корабле в Александрию с приказом переправить четыре тамошних легиона в Сирию, а сам скоренько переплыл из Анконы в Западную Македонию. Сезон был не мореходным, поэтому дальше было разумнее пробираться по суше.

Цицерон, как и Сервилия, знал, что Кассий на Сирию вовсе не зарится, но когда наступил ноябрь, его стала беспокоить Кампания. Из писем Октавиана следовало, что он планирует идти к Риму: «О Цицерон, прошу тебя, не уезжай никуда. Ты мне нужен в сенате, я хочу сместить Антония, действуя по конституции через сенат. Пожалуйста, проследи, чтобы, как только я подойду к Сервиевой стене, сенат собрался. Мне надо обратиться к нему!»

— Я не доверяю его возрасту, и я фактически не знаю, чем он располагает, — поделился с Сервилией Цицерон, до такой степени обеспокоенный, что даже не озаботился поиском лучшей кандидатуры для откровений. — Брут не мог выбрать худшего момента для отбытия в Грецию. Он должен быть здесь, чтобы защитить и себя, и прочих освободителей. Фактически, если бы он находился тут, мы оба, возможно, сумели бы настроить сенат и плебс против Антония с Октавианом и восстановить нашу дорогую Республику.

Сервилия бросила на него циничный взгляд. Ее настроение было не лучшим, потому что эта свинья Порция вернулась в дом еще более сумасшедшей.

— Дорогой мой, — устало сказала она, — Брут не принадлежит ни себе, ни Риму. Он принадлежит Катону, хотя тот уже два года как мертв. У него нет ни ума, ни харизмы Цезаря. Он — бык, бросающийся на преграды вслепую. А что касается Октавиана, то он и вовсе ничто. Хитрый юнец, но, говорю тебе, он не стоит шнурка от ботинка Цезаря. Он больше похож на молодого Помпея Магна с забитой фантазиями головой.

— Молодой Помпей Магн, — сухо возразил Цицерон, — заставил Суллу сделать его своим сокомандующим и в конце концов стал Первым человеком в Риме. Если подумать, то Цезарь поздно поднялся. Он не сделал ничего примечательного, пока не уехал в Длинноволосую Галлию.

— Цезарь, — резко оборвала его Сервилия, — был законопослушен! Он получал все in suo anno и на законной основе. Если он действовал не по конституции, то лишь потому, что иначе его карьере пришел бы конец, а до такой степени патриотичным он не был.

— Ну-ну, не будем спорить о мертвом, Сервилия. Поговорим о его наследнике, он слишком живой, и для меня он загадка. Я подозреваю, что для всех он загадка, даже и для Филиппа.

— Этот загадочный мальчик сбивает в Кампании солдат в когорты, — сказала Сервилия.

— Вместе со своими помощниками, такими же детьми. Я спрашиваю тебя, кто слышал о Гае Меценате или Марке Агриппе? — хихикнул Цицерон. — Во многих отношениях эта тройка напоминает мне сборище абсолютных невежд. Октавиан твердо верит, что сенат соберется, если он подойдет к Риму, хотя я все время твержу ему в письмах, что в Риме нет ни одного консула, а без председателя никого невозможно созвать.

— Признаюсь, мне очень хочется увидеть наследника Цезаря.

— Кстати, ты слышала… да ты должна была слышать, раз твоя дочь замужем за новым великим понтификом… что бедная Кальпурния приобрела небольшой дом у Квиринала и живет там с вдовой Катона?

— Естественно, — ответила Сервилия, пригладив все еще красивой рукой волосы, представлявшие собой удивительное сочетание иссиня-черных и снежно-белых полос. — Цезарь оставил ей хорошее состояние, а Пизон не убедил снова выйти замуж. Поэтому он умыл руки… вернее, это сделала его жена. А что касается Марции — это еще одна верная вдова образца Корнелии, матери Гракхов.

— А тебе в наследство досталась Порция.

— Ненадолго, — загадочно прозвучало в ответ.

Когда Октавиан узнал, что Антоний передумал соваться в Кампанию и послал первые три легиона вдоль Адриатики к Дециму Бруту, он решил пойти на Рим. Хотя все, от отчима Филиппа до эпистолярного советника Цицерона, считали его беспомощным дурачком, не понимавшим реального положения вещей, Октавиан очень хорошо сознавал, насколько рискованна эта затея. Решение было принято без всяких иллюзий, исход плавал в тумане, но долгие размышления сказали ему, что ничего не делать для него намного хуже. Если он застрянет в Кампании, пока Марк Антоний уходит на север, легионы и Рим сделают вывод, что наследник Цезаря горазд только говорить. Его моделью поведения всегда был Цезарь, а Цезарь отваживался на все. Последнее, чего хотел Октавиан, — это сражения, ибо хорошо знал, что у него нет ни войска, ни таланта победить такого опытного бойца. Однако его поход на Рим скажет Антонию, что он не намерен выходить из игры и что он — сила, с которой надо считаться.

Не встретив никакой армии на своем пути, он прошел по Латинской дороге, затем по окружной дороге вдоль Сервиевой стены пробрался к Марсову полю, разбил там лагерь, поместил туда пять тысяч своих солдат, а две когорты повел в Рим и мирно занял Римский Форум.

Там его встретил плебейский трибун Тиберий Каннутий, который поприветствовал нового патриция от имени плебса и пригласил его на ростру — сказать что-нибудь небольшой толпе.

— А где же сенат? — спросил Октавиан.

— Убежал, Цезарь, — презрительно ответил Каннутий. — Все до последнего, включая всех консуляров и старших магистратов.

— Значит, я не смогу потребовать законного смещения Антония.

— Они слишком боятся его.

Приказав Меценату с его агентами попытаться собрать приличную аудиторию, Октавиан пошел домой, переоделся в тогу, обул ботинки на высокой подошве и возвратился на Форум, где уже собралось около тысячи завсегдатаев. Он поднялся на ростру и произнес речь, явившуюся для всех весьма приятным сюрпризом. Лирическая, четкая, хорошо выстроенная, оснащенная нужными жестами и риторическими приемами, она услаждала слух и разум. Он начал с восхваления Цезаря. Все, что тот делал, делалось к вящей славе Рима. Всегда и везде.