Ведьма Черного озера - читать онлайн книгу. Автор: Андрей Воронин cтр.№ 37

Вообще, решительно все в это столь неудачно начавшееся утро вызывало у княгини сильнейшее раздражение. Лица сидевших с нею княжон казались глупыми и некрасивыми гораздо более обычного; на распухшую и зареванную, густо покрытую пудрой физиономию Ольги Аполлоновны глядеть и вовсе не хотелось. Бескрайность расстилавшихся за пыльными окошками кареты полей, принадлежавших ненавистной княжне Вязмитиновой, наводила на горькие мысли о несправедливости судьбы, наделяющей неисчислимыми жизненными благами совсем не тех, кого надо бы. Более же всего Аграфену Антоновну угнетал предстоявший визит: ей была противна самая мысль о том, что придется — непременно придется! — любезничать с этой полоумной гордячкой, истинной внучкой своего не менее полоумного деда.

Тревожил княгиню и Савелий, отправленный ею на разведку в Смоленск и с тех пор не подававший никаких известий. Впрочем, как раз в отношении Савелия княгиня толком не знала, хочет она получить от него известие или нет. Уж очень он ее напугал во время последнего разговора, ясно дав понять, что вовсе не является тем, за кого его принимали, то есть беглым крепостным мужиком, пустившимся во все тяжкие. Да, мужиком он точно не был; но кем же в таком случае он был? Этого княгиня знать не могла и потому старалась поменьше думать о Савелии, что оказалось довольно трудно сделать.

Вскоре впереди показался пологий холм, на вершине которого чернели кроны старых деревьев вязмитиновского парка. Дрянные крестьянские лошаденки с заметным трудом втащили непривычный для них груз на холм; карета миновала открытые настежь узорчатые чугунные ворота на кирпичных столбах и, хрустя гравием, покатилась по тенистой липовой аллее. По сторонам аллеи из густого кустарника то и дело выглядывали покрытые пятнами разноцветного мха мраморные статуи, иные из которых были повреждены. Амуры с отбитыми руками и безносые Венеры глядели на карету слепыми каменными глазами, и в их взорах Аграфене Антоновне чудилось презрительное недоумение: это еще что за диво? кто это к нам пожаловал в карете с княжеским гербом, запряженной двумя деревенскими клячами?

Они проехали статую Аполлона, у которого была отбита кисть прикрывавшей срамное место руки — к слову сказать, отбита вместе с тем, что она некогда прикрывала. «Вот бы и моего Аполлона так же», — в сердцах подумала княгиня. Карета прокатилась по кругу почета и стала перед мраморным крыльцом с широкими полукруглыми ступенями.

Княжна Вязмитинова приняла их в просторной гостиной, высокие окна которой открывались в парк. Обитая парчой мебель красного дерева отражалась в натертом до блеска паркете, врывавшийся в открытые окна ветерок слегка колыхал дорогие драпировки. В убранстве гостиной чувствовался безупречный и строгий, чуждый модной вычурности вкус. Аграфена Антоновна была не в состоянии оценить гармонию убранства, однако с первого взгляда оценила его стоимость. На одну эту гостиную были потрачены огромные деньги — те самые деньги, коими она так давно и безуспешно пыталась завладеть.

Княжна Мария стояла у рояля в простом белом платье, прямая и тонкая, как венчальная свеча. Поза ее была свободной и одновременно собранной, как будто княжна намеревалась принять приглашение на танец или вызов на дуэль.

Да-да, именно на дуэль, с этой зазнайки станется, она и не на такое способна. Уложенные по-домашнему волосы темной волной ниспадали на плечи, точеный подбородок был независимо приподнят, а лучистые карие глаза смотрели на Аграфену Антоновну без видимой неприязни, выражая лишь светскую любезность и спокойное ожидание.

Прочтя все это в глазах княжны, Аграфена Антоновна озлилась окончательно, и вовсе не потому, что ждала чего-то другого. Просто ей невольно пришло на ум сравнить княжну Вязмитинову с собственными дочерьми, глаза которых даже во время самых громких ссор оставались столь же выразительны, как костяные пуговицы на подштанниках князя Аполлона Игнатьевича. Сравнение было явно не в пользу княжон Елизаветы, Людмилы и Ольги. Осознав это, Аграфена Антоновна вновь почувствовала некоторую неуверенность в успехе своего начинания, и именно эта неуверенность обозлила ее окончательно.

Стараясь ничем не выдать владевших ею чувств, княгиня затеяла обыкновенную в подобных случаях пустую светскую болтовню, в коей приняли посильное участие все члены ее семейства. Даже князю Аполлону было милостиво дозволено вставить несколько слов; княжны Елизавета, Людмила и Ольга трещали без умолку, то и дело сбиваясь на довольно бестактные глупости; но главный разговор, натурально, происходил между Аграфеной Антоновной и княжной Марией.

Разговор этот был продуман Аграфеной Антоновной до мелочей и в течение некоторого времени умело направлялся ею в заранее проложенное извилистое русло. Несмотря на бьющее в глаза богатство княжны и ее кажущуюся независимость, Аграфена Антоновна чувствовала себя полновластной хозяйкой положения. На ее стороне были богатый опыт, точное сознание поставленной задачи и, наконец, возраст, который княжна Мария, как девица воспитанная, просто не могла не уважать. Соперница же была молода, одинока, растеряна и понесла столь много тяжких утрат, что представляла собою сплошное больное место. Куда ни кинь, о чем ни заговори — повсюду у нее были болевые точки, и княгиня Зеленская раз за разом расчетливо била по этим точкам, не забывая сладко улыбаться и ласково кивать. Она без видимой нужды, еще раз выразила горячее сочувствие по поводу кончины старого князя, поохала над ужасами войны и обругала последними словами французов, не забыв помянуть и Лакассаня, шпиона Мюрата, который чуть ли не всю зиму жил с Марией Андреевной под одною крышей, выдавая себя за ее управляющего.

Не был обойден ее вниманием также и флигель-адъютант его императорского величества, полковник конной гвардии граф Алексей Иванович Стеблов, приезжавший зимою в N-ск с целью допросить, а если понадобится, то и арестовать княжну Вязмитинову, подозревавшуюся в сговоре с упомянутым уже Лакассанем и в государственной измене. Аграфена Антоновна была о графе Стеблове самого дурного мнения. «Как можно, — сказала она, — подозревать в столь тяжких злодеяниях столь невинную, чистую и несправедливо обиженную судьбой барышню! Мария Андреевна выше подобных подозрений, хотя некоторые основания для них, признаться, все-таки имелись. Основания вздорные, незначительные и даже не стоящие упоминания в приличном обществе, но все же...»

Далее княгиня похвалила сделанный в доме ремонт и несколько преувеличенно ужаснулась неимоверным трудам и материальным затратам, коих потребовало от «бедной сиротки» восстановление в прежнем виде разоренного войною родового гнезда. Вслед за тем вполне естественным образом речь зашла о графе Бухвостове, который до самого последнего времени столь мудро и бескорыстно руководил княжной и без которого та, несомненно, не смогла бы столь достойно справиться с выпавшими на ее долю бедами и лишениями. О Федоре Дементьевиче княгиней Зеленской были сказаны самые теплые слова; Аграфена Антоновна даже обронила слезу, рассказывая, как была потрясена известием о безвременной и ужасной кончине графа.

Словом, ничто не было забыто в этом продолжительном монологе, изредка прерывавшемся лишь короткими репликами княжны Марии, выражавшими ее полное согласие со всем, что говорила Аграфена Антоновна. Спокойствие княжны обескураживало Аграфену Антоновну: все более кипятясь, она искала и не находила брешь в обороне юной гордячки. Княжна казалась неуязвимой и неприступной, как горная вершина, и это было воистину достойно удивления. Аграфена Антоновна, готовясь к этому штурму, рассчитывала довести девчонку до слез, дабы потом самой же и осушить их своим надушенным платочком, проявив тем самым материнскую заботу, в которой столь нуждалась «бедная сиротка». «Бедная сиротка», однако ж, и не думала плакать. Она была спокойна, приветлива, в меру улыбчива и мила, как будто речь шла о вещах вполне обыкновенных, наподобие выпавшего на прошлой неделе дождя или видов на урожай. Некоторую надежду Аграфене Антоновне внушала лишь заливавшая щеки княжны бледность, которая то появлялась, то пропадала, в зависимости от темы, которой касалась беседа.