– Вы прекрасно знаете, что я хочу сказать, –
раздраженно ответила она. – Лепешкин хороший, юридически грамотный
специалист, безусловно добросовестный, от работы не прячется, трудяга. Если бы
было иначе, вряд ли он столько лет успешно занимался бы хозяйственными делами.
И если знать об особенностях его характера заранее, к этому можно как-то
подстроиться и предупредить наступление негативных последствий. А сейчас мы
попали в ситуацию, когда Миша заново обходит всех свидетелей женского пола, об
этом узнает Игорь Евгеньевич и закатывает ему легкую истерику, мол, зачем, да
кто тебе поручал, да кто тебе позволил, да что это за самодеятельность. Интеллигентный
Миша, конечно, не может послать его подальше и членораздельно объяснить, что
исправляет его же глупости. А уж если Лепешкин, не приведи господь, узнает про
наше негласное сотрудничество с Ольшанским, с ним вообще припадок случится. Или
он нас с Мишей удушит. Или застрелит, сейчас у прокурорских работников тоже
оружие есть.
– Короче, дитя мое, – поморщился Гордеев. –
Чего ты хочешь от меня? Чтобы я удушил Лепешкина первым? Я никак не уловлю
смысл твоих жалоб.
– Я хочу, – очень тихо сказала Настя
Каменская, – чтобы вы открыли свой сейф и достали оттуда тоненькую
зелененькую папочку. Такую, знаете, с белыми завязочками.
Полковник долго молча смотрел на нее не отрывая глаз,
кажется, даже не мигая. Потом выдохнул:
– Ну ты и стерва, Анастасия.
И трудно сказать, чего больше было в этих словах, удивления
или восхищения.
2
Начальник следственной части городской прокуратуры
разговаривал с Игорем Евгеньевичем Лепешкиным, плохо слыша сам себя.
– Но я не понимаю, почему вы забираете у меня дело
Галактионова, – возмущался Лепешкин. – Какие основания у вас
полагать, что я с ним не справлюсь? Проделана такая огромная работа, опрошено
столько людей, и вдруг вы хотите передать дело другому следователю.
– Я уже объяснил вам, что я не передаю дело, а
объединяю два дела о двух разных преступлениях, между которыми установлена
тесная связь. И делаю это вовсе не потому, что считаю вас плохим следователем,
а потому, что так лучше, в интересах более полного и объективного
расследования.
– Но почему не наоборот? Почему вы не передаете мне
дело Ольшанского, а вместо этого забираете мое и отдаете ему? Я что, чем-то
провинился? Я доказал свою некомпетентность? Я ваш подчиненный, и мне важно
понимать, чем руководствуется мой начальник, когда принимает решения. Иначе как
же я смогу работать вместе с вами, если не понимаю ваших требований.
«Не понимаешь ты, – тоскливо думал начальник
следчасти. – А тут и понимать нечего. Есть грех, не очень давний, о
котором мало кому известно. Но среди тех, кому известно, оказался и этот
настырный Гордеев. А я и забыл, что он знает об этом. Он меня спросил, нельзя
ли при объединении дел передать всю работу Ольшанскому. А я, дурак старый,
забыл про осторожность и резво так отвечаю: по правилам дела будут объединяться
у Лепешкина, и вообще вы, уважаемый Виктор Алексеевич, не в свое дело лезете. У
нас тут своя епархия, и начальник в ней – я. Вот тут он мне и припомнил про то,
как я правила-то свято соблюдал, особенно один раз, когда из-за моего
скрупулезного соблюдения правил человек погиб, девочка семнадцатилетняя.
Официально моей вины никто не признал, но был рапорт Ларцева, в котором все как
есть написано. И рапорт этот, судя по всему, у Гордеева до сих пор где-то
припрятан, хоть Ларцев уже, кажется, год у них не работает, ушел по
инвалидности. Простой мужик Гордеев, не юлит, не крутит, а прямо, по-простецки
мне и говорит: или вы сегодня свои дурацкие правила нарушите, а в дальнейшем не
будете хрен знает кого на работу принимать, или я сегодня же дам родителям
девочки ваш домашний адрес и адрес вашей красивой большой дачи. Под «хрен знает
кем» он, надо думать, вас имел в виду, Игорь Евгеньевич. И чем вы ему так не
угодили?»
– Мне не нужно, чтобы каждый понимал, чем я
руководствуюсь при принятии решений, – холодно сказал он Лепешкину. –
Но я требую, чтобы принятые мной решения исполнялись, а не обсуждались и не
критиковались. Вам понятно, Игорь Евгеньевич?
– Да, мне понятно.
Глаза у Лепешкина стали нехорошими, злыми. Но начальнику
следственной части это было безразлично. Пусть лучше его ненавидит один из
находящихся в подчинении следователей, чем родители девочки получат адрес
истинного виновника гибели их ребенка.
3
Настя вместе с Юрой Коротковым занималась выяснением
вопроса: где можно достать синильную кислоту. Вопрос этот оказался одновременно
и простым, и сложным. Синильная кислота применяется в горном деле, в
текстильном производстве, а также для гальванопластики и в фотографии. Более
того, она широко применяется в лабораторных условиях. С одной стороны, хранение
и учет цианида организованы весьма и весьма строго, но с другой, в Москве он
применяется в тысячах мест. Где искать?
Разумеется, начинать надо с самого Института, решила Настя.
Необходимо выяснить, кто из пятерых подозреваемых имел доступ к цианиду, кто
мог его украсть, а возможно, и взять совершенно легальным путем.
– Видите ли, – объяснял Насте техник в одной из
лабораторий, – если красть цианид, то надо брать ампулу целиком. А ампулы
у нас все посчитаны и пронумерованы, и когда новая ампула берется из хранилища
и вскрывается, то в журнале делается отметка и ставятся подписи. Вот, видите, в
начале сентября мы получили сто ампул. Смотрим по журналу: номера идут подряд,
с первого по двадцать седьмой, вот подписи тех, кто брал их для работы в
лабораторных условиях, а вот теперь открываем шкаф и смотрим на те ампулы, что
остались. Вот, пожалуйста, с двадцать восьмого по сотый. Можете пересчитать.
Настя пересчитала. Потом перепроверила номера. На каждой
ампуле была наклеена бумажка с номером и стояли две подписи. Это правильно,
подумала она, подстраховка на тот случай, если кто-то решит не просто стащить,
а подменить ампулу, сунув в шкаф вместо цианида что-нибудь внешне похожее, но
безвредное. Судя по маркировке, ампула из квартиры Шитовой была изготовлена на
том же заводе, который поставлял цианид в Институт. Но все сто ампул были на
месте – либо в шкафу, либо за них кто-то расписался.
– Скажите, а можно воспользоваться тем, что кто-то
получил цианид для работы, и отсыпать немножко из уже вскрытой ампулы?
Буквально чуть-чуть.
– В принципе можно, – немного подумав, согласился
техник, – но смотря для чего это нужно. Если для того, чтобы сразу же
утащить за свой верстак и использовать – так мы сплошь и рядом так поступаем. А
если для того, чтобы унести домой и отравить кого-нибудь, – вряд ли.
– А почему?
– Цианид – очень летучий, он кипит при 20 градусах по
Цельсию. Разлагается быстро. Поэтому его и хранят в герметичной укупорке. А как
разгерметизируешь, так он начинает превращаться в поташ. Помните, в книжках про
послевоенное время писали, что при отсутствии мыла поташ использовали для
стирки и мытья полов? Видите, насколько безвредным становится цианид. Так что
или использовать его сразу, или красть запаянную ампулу целиком.