– Извини. Но я ведь права, так?
– Да, – сказал я. – Но только наш поход нельзя назвать ни
побегом, ни увольнением, скорее это «командировка». Но даже Перси не сможет об
этом рассказать, если он вообще когда-нибудь придет в себя.
– Если придет в себя... – эхом отозвалась она. – Насколько
такое возможно?
Я покачал головой, показывая, что не имею понятия. Но я
представлял себе: я был почти уверен, что он не придет в себя ни в 1932-м, ни в
1942-м, ни в 1952-м. В этом я оказался прав. Перси Уэтмор оставался в Бриар
Ридже, пока тот не сгорел до тла в 1944-м. Семнадцать человек погибло в пожаре,
но Перси среди них не было. Такого же молчаливого и отрешенного (я выучил
слово, которым определяется это состояние, – ступор, кататония), его вывел один
из охранников задолго до того, как огонь дошел до его крыла. Перси перевели в
другое место, я не помню названия, да, наверное, это и не важно, и он умер там
в 1965-м. Насколько я знаю, последними словами, которые он вообще произносил в
жизни, были те, когда он сказал нам, что мы можем отметить его на выходе...
если не хотим объяснять, почему он ушел так рано.
Ирония оказалась в том, что нам почти ничего объяснять и не
пришлось. Перси сошел с ума и застрелил Вильяма Уортона. Это мы и сказали, и
каждое слово было правдой. Когда Андерсон спросил Брута, как вел себя Перси
перед выстрелами, Брут ответил одним словом: «Тихо», и тут я пережил ужасный
момент, потому что испугался, что рассмеюсь. Ибо это тоже правда: Перси вел
себя тихо, поскольку большую часть смены его рот был заклеен клейкой лентой и
он мог только мычать.
Кэртис продержал Перси до восьми утра, Перси молчал, как
индеец из табачной лавки, но вид у него был жуткий. К тому времени пришел Хэл
Мурс, суровый, уже знающий обо всем и готовый вновь приступить к работе. Кэртис
Андерсон тут же сдал ему дела с таким облегчением, что мы все это
почувствовали. Испуганный, взвинченный человек исчез, это был снова начальник
Мурс, он решительно подошел к Перси, взял его за плечи своими крупными руками и
сильно встряхнул.
– Сынок! – закричал он в бессмысленное лицо Перси – лицо,
начавшее уже размягчаться, как воск. – Сынок! Ты меня слышишь? Скажи мне, если
слышишь! Я хочу знать, что здесь произошло!
Конечно же, Перси ничего не сказал. Андерсон хотел
разделаться с Перси: обсудить, как лучше уладить это дело, имевшее явно политическую
окраску, но Мурс отложил разговор с ним на время и потащил меня на Милю. Коффи
лежал на койке, отвернувшись лицом к стене, ноги болтались, как всегда, до
земли. Казалось, что он спит, и, наверное, правда, спал... хотя он не всегда
был таким, как казался, мы потом это узнали.
– То, что произошло у меня дома, как-то связано с тем, что
случилось здесь, когда вы вернулись? – спросил Мурс очень тихо. – Я прикрою
вас, как смогу, даже если это будет стоить мне работы, но я должен знать.
Я покачал головой. Когда я говорил, то тоже понижал голос. В
блоке сновало больше десятка следователей. Один из них фотографировал Уортона в
камере. Кэртис Андерсон повернулся в ту сторону, и на время нас видел только
Брут.
– Нет, сэр. Мы доставили Джона обратно в камеру, потом
выпустили Перси из смирительной комнаты, куда затащили его в целях
безопасности. Я думал, он станет кипятиться, но он был спокоен. Только попросил
вернуть пистолет и дубинку. Больше ничего не сказал, просто вышел в коридор. А
потом, когда дошел до камеры Уортона, достал пистолет и давай стрелять.
– Как считаешь, может, он из-за смирительной комнаты
тронулся?
– Нет, сэр.
– Вы надевали на него смирительную рубашку?
– Нет, сэр. Не было нужды.
– Он вел себя смирно? Не сопротивлялся?
– Нет, не сопротивлялся.
– Даже когда понял, что вы хотите запереть его в
смирительной комнате?
– Именно так. – Я хотел было слегка приукрасить, добавить
пару слов о Перси, но поборол себя. Чем проще, тем лучше, я это знал. – Не было
шума. Он просто отошел в угол и сидел там.
– И ничего не говорил об Уортоне?
– Нет, сэр.
– И о Коффи тоже?
Я покачал головой.
– Перси имел что-то против Уортона? Может, он за что-то
рассчитался?
– Вполне возможно, – сказал я еще тише. – Перси очень
небрежно относился к тому, где можно ходить. Однажды Уортон дотянулся до него,
прижал к решетке и слегка пощупал. – Я помедлил. – Ну, позволил себе кое-что,
можно так сказать.
– И больше ничего? Только «слегка его пощупал» и все?
– Да, но Перси это очень возмутило, к тому же Уортон сказал
что-то вроде того, что с удовольствием трахнул бы скорее Перси, чем его сестру.
– У-гу. – Мурс все время смотрел на Джона Коффи, словно ему
требовалось постоянное подтверждение реаль-ности существования этого человека.
– Это не объясняет случившегося с ним, но многое говорит о том, почему он
стрелял именно в Уортона, а не в Коффи или в ко-го-нибудь из твоих людей. А
твои парни, Пол, они все скажут одно и то же?
– Да, сэр, – ответил я тогда ему. – И они расска-жут, –
пояснил я Джен, начиная есть суп, поданный на стол. – Я об этом позабочусь.
– Ты солгал, – сказала она. – Ты солгал Хэлу.
Вот такие они все жены. Всегда ищут дырочки, проеденные
молью, в лучшем костюме и, как правило, находят.
– Давай посмотрим с другой стороны. Я не сказал ему ничего
такого, с чем мы оба не смогли бы жить дальше. Хэл, я думаю, чист. Его там даже
не было, в конце концов. Он сидел дома и ухаживал за женой, пока Кэртис не
позвонил ему.
– Он не сообщил, как Мелинда?
– Было не до этого, но мы потом поговорили еще, когда
уезжали с Брутом. Мелли многого не помнит, но чувствует себя хорошо. Ходит.
Говорит о клумбах, о цветнике, который разобьет на следующий год.
Какое-то время моя жена сидела и наблюдала, как я ем. Потом
спросила:
– А Хэл знает, что это чудо? Он понимает?
– Да, мы все понимаем, все, кто там находился.
– Отчасти я жалею, что не была там, – сказала она, – но в
глубине души все-таки рада этому. Если бы я увидела, как с глаз Савла отпадают
корки по дороге в Дамаск, то, наверное, умерла бы от разрыва сердца.
– Не-е. – Я наклонил тарелку, чтобы зачерпнуть последнюю
ложку, – может быть, сварила ему супчик. Вот такой, очень вкусный.
– Хорошо. – Но она думала совсем не о супе и не о
превращениях Савла по дороге в Дамаск. Она смотрела на горы за окном, опершись
подбородком на руки, а глаза ее подернулись дымкой, как горы летним утром перед
знойным днем. Таким летним утром, как тогда, когда нашли девочек Деттерик,
подумал я безо всякой причины. Интересно, почему они не кричали? Убийца ударил
их, кровь была и на веранде, и на ступеньках. Так почему же они не кричали?