– А зачем тебе? Это совсем не твое дело, – осадил его Брут.
– Крути колеса, Тут. Ты провонял уже весь коридор.
Тут улыбнулся своим неприятным беззубым и впалым ртом, потом
сделал вид, что нюхает воздух.
– Это не мой запах, – сказал он. – Это «прощай» от Дэла.
Хихикая, он выкатил свою тележку за дверь в прогулочный
дворик. И продолжал ее катать еще десять лет уже после моего ухода – да что
там, после закрытия Холодной Горы, – продавая шоколад и ситро охранникам и
заключенным, кто мог это себе позволить. Даже сейчас я слышу иногда его в моих
снах, он кричит, что жарится, жарится, что он жареный индюк.
После ухода Тута время стало тянуться, стрелки часов словно
замерли. Мы полтора часа слушали радио, и Уортон визгливо хохотал над Фредом
Алленом в передаче «Аллея Аллена», хотя я очень сомневаюсь, что он понимал
многие шутки. Джон Коффи сидел на краю койки, сложив руки и не сводя глаз с
сидящих за столом дежурного. Так иногда люди ожидают, когда объявят нужный
автобус на автостанции.
Перси вышел из помещения склада примерно без четверти
одиннадцать и вручил мне рапорт, густо написанный карандашом. Клочья ластика тут
и там лежали на листе. Он увидел, как я провел по ним пальцем и торопливо
сказал:
– Это только черновик. Я потом перепишу. Как ты думаешь,
сойдет?
Я думал, что это самое наглое очковтирательство из всех,
какие я только читал. Но сказал, что все нормально, и он, удовлетворенный,
удалился.
Дин и Харри играли в карты, при этом чересчур громко
разговаривали и слишком часто спорили из-за счета, каждые пять секунд
поглядывая на медленно ползущие стрелки часов. Кажется, в одной из партий в ту
ночь они сыграли три кона вместо двух. В воздухе было слишком много напряжения,
мне даже казалось, что его можно лепить, как глину, и не чувствовали этого лишь
два человека: Перси и Буйный Билл.
Когда часы показали без десяти двенадцать, я уже больше не
мог ждать, и слегка кивнул Дину. Он пошел в мой кабинет с бутылкой «колы»,
купленной у Тута, и через пару минут вернулся. «Кола» была налита в жестяную
чашку, которую заключенный не мог разбить, а потом порезаться.
Я взял чашку и огляделся. Харри, Дин и Брут наблюдали за
мной. Смотрел на меня и Джон Коффи. А Перси нет. Перси вернулся в склад, где
именно в эту ночь ему было легче. Я принюхался к содержимому чашки и не
почувствовал ничего друго-го, кроме запаха «Колы RS», в те годы приятно
пахнувшей корицей.
Я понес ее к камере Уортона. Крошка Билли лежал на койке. Он
не мастурбировал, хотя его шорты здорово оттопыривались, и он периодически
пощипывал это место, как искусный контрабасист самую толстую струну.
– Крошка, – позвал я.
– Не трогай меня, – отозвался он.
– Ладно, – согласился я. – Я принес тебе «колы», чтобы ты
вел себя как человек всю ночь, ведь уже скоро и твой черед, но, если не хочешь,
я выпью ее сам.
Я сделал вид, что пью, подняв жестяную кружку (смятую по
бокам многими сердитыми ударами о многие прутья решеток) к губам. Уортон
соскочил с койки в мгновение ока, что меня не удивило. Этот трюк был не очень
рискованным, большинство заклю-ченных – убийцы, насильники, приговоренные к Олд
Спарки, – сходят с ума по сладостям, и этот не был исключением.
– А ну-ка, дай сюда, дурак. – Уортон произнес это таким
тоном, словно он был кучером, а я простым крестьянином. – Отдай это Крошке.
Я держал кружку недалеко от прутьев решетки, позволяя ему
дотянуться. Если сделать наоборот – может случиться катастрофа, это скажет
любой охранник, прослуживший в тюрьме достаточно долго. О та-ких вещах мы
всегда думали, иногда просто маши-нально: так же, как знали, что нельзя
позволять заключенным называть нас по именам и что быстрый звон ключей означает
тревогу на блоке, потому что это звук бегущего охранника, а охранники в тюрьме
не бегают никогда, разве что в случае тревоги на этапе. Людям типа Перси
Уэтмора этих премудростей не постичь.
Сегодня, однако, Уортон скорее всего собирался вести себя
смирно. Он схватил жестяную кружку, вылакал «колу» в три длинных глотка, а
потом звучно отрыгнул.
– Отлично, – сказал он.
Я протянул руку:
– Кружку.
Он подержал ее секунду, дразня глазами.
– Думаешь, возьму себе? Я пожал плечами.
– Мы придем и отберем. Ты отправишься в маленькую комнату. И
это будет твоя последняя «кола». Если только ее не подают в аду, вот и все.
Его улыбка погасла.
– Не люблю шуток насчет ада, козел. – Он швырнул кружку
через решетку.
– Вот вам. Забирайте.
Я поднял кружку. За моей спиной Перси сказал:
– Какого черта ты вдруг решил дать этому идиоту содовой?
«Потому что там столько зелья из лазарета, что хватит, чтобы
проспать двое суток и ничего не почувствовать», – подумал я.
– У Пола, – заметил Брут, – запас милосердия не ограничен, и
оно падает, словно дождь с райских небес.
– Чего? – спросил Перси, нахмуриваясь.
– Я говорю, у него доброе сердце. Всегда было, таким и
останется. Не хочешь сыграть в «безумные восьмерки», Перси?
Перси фыркнул:
– Только не в «Пьяницу» и не в «Ведьму», это самые глупые
игры в мире.
– Поэтому я думал, что тебе будет интересно сыграть в
несколько рук, – сладко улыбнулся Брут.
– Умные все какие, – сказал Перси и шмыгнул в мой офис. Мне
не очень нравилось, что эта мелкая крыса сидит за моим столом, но я промолчал.
Время тянулось медленно. Двенадцать двадцать, двенадцать
тридцать. В двенадцать сорок Джон Коффи поднялся с койки и стал у двери камеры,
держась руками за прутья решетки. Мы с Брутом прошли до камеры Уортона и
заглянули в нее. Он лежал на койке, улыбаясь в потолок. Глаза его были открыты,
но напоминали стеклянные шарики. Одна рука лежала на груди, вторая свесилась с
койки, пальцы касались пола.
– Боже, – проговорил Брут, – от Крошки Билли до Вилли Плаксы
– всего за один час. Интересно, сколько таблеток морфина Дин положил в этот
тоник?
– Достаточно. – Мой голос слегка задрожал. Брут этого мог и
не заметить, но я услышал. – Пошли.
– Ты не хочешь подождать, пока этот красавчик отключится?
– Он уже отключился, Брути. Он просто слишком под кайфом,
чтобы закрыть глаза.
– Ты начальник, тебе виднее. – Он оглянулся, ища Харри, но
Харри был уже рядом. Дин сидел прямо за столом дежурного, перетасовывая колоду
карт так сильно и быстро, что было странно, что они не загораются, при каждом
перехвате колоды бросая взгляд налево, на мой кабинет. Следя за Перси.