– Ничего страшного, думаю, за неделю ничего со мной не
будет! Только я хотела бы сначала покончить с завещанием. Ты собрала документы?
– Еще не все.
– Саша, пожалуйста, через неделю Наташа поедет назад, и
я бы хотела, чтобы ты передала с ней все справки, очень тебя прошу. Но вот как
быть с врачами?
– Уля мне уже нашла какого-то великого гинеколога,
который, говорят, чудеса творит. Сейчас как раз собираюсь ему звонить.
– Дай тебе Бог, детка. Как бы мне хотелось увидеть
правнука! Сашенька, держи меня в курсе дела.
– Дорогая моя, – сказал мне очень пожилой и очень
симпатичный врач, – вынужден вас огорчить. Вы в свое время попали в руки к
коновалу. Недаром же после чистки было такое осложнение. Детей у вас теперь
быть не может.
– Вы уверены, доктор?
– Я абсолютно, слышите, аб-со-лют-но уверен!
Конечно, в жизни иной раз случаются чудеса, и у самых
опытных врачей бывают ошибки, но, боюсь, это не та ситуация. Если вы мне не
верите, попробуйте обратиться к кому-нибудь еще, но не советую попадаться на
удочку шарлатанов, которые посулят вам легкое излечение, вытянут из вас деньги,
а потом разведут руками.
– Но, может быть, мне надо как-то детальнее
обследоваться? – дрожащим голосом спросила я.
– Да ради бога, обследуйтесь на здоровье, но мой вам
совет: возьмите ребеночка. Знаете, сколько раз мне приходилось выносить
женщинам такой тяжелый приговор, как вам? И еще ни одна из этих приговоренных
не вернулась ко мне со словами: вы ошиблись, старый пень! Поверьте, это было бы
для меня величайшей радостью. Но увы…
Увидев мое лицо, когда я вышла в коридор, Уля всплеснула
руками:
– Сашка, что, плохо?
– Безнадега!
– Подожди, я сама с ним поговорю!
– Уленька, неужели ты думаешь, он скажет тебе что-то
другое? – удержала я ее.
– Черт, как жалко. Погоди, Сашка, есть еще одна мысль.
– Какая мысль? – усмехнулась я. – Взять
чужого ребенка? Глеб не захочет, я знаю. Да и вообще…
– Вот, вечно ты не дослушаешь. Я предлагаю поехать в
одну деревню во Владимирской области, к бабке.
– Уля, ты веришь в бабок?
– Ну как тебе сказать… Я не верю в мистику, во всякие
там сглазы и порчи, а вот в умение некоторых бабок лечить травами и заговорами
еще как верю! У моей бабушки часто бывали рожистые воспаления, так бабки их
снимали запросто. А у мамы на ноге была незаживающая язва, как она мучилась –
не описать! Сколько лечилась… А вылечила ее бабка!
Так что попытаться все-таки можно, ну хотя бы для очистки
совести. Чем ты, в конце концов, рискуешь?
– А во Владимирской области что за бабка живет, твоя
знакомая?
– Там живет дочка той знахарки, что маму вылечила, она
тоже лечит… Поедем, Саша, благо сейчас лето и добраться туда будет нетрудно.
– Ну что ж, терять мне и вправду нечего, поедем. Когда?
– Боюсь, что не раньше, чем через неделю, я раньше
просто не смогу вырваться, должна закончить работу.
– Для Сигизмундыча?
Уля слегка покраснела.
– Да, для него, гада.
– Он уже гад? Почему?
– Да нет, просто…
– Уля, что?
– В том-то и дело, что ничего, – черт бы его взял.
Говорит комплименты, целуется, и все…
– Уля, так он, наверное, уже ни на что не способен?
– А мне это надо? Я просто думала, что…
– Так объясни ему, что тебе ничего от него не нужно! Он
же просто боится!
– Тогда зачем лез?
– Ну захотелось человеку молодость вспомнить!
– Да ну его к черту… – огорченно проговорила
Уля. – Они вообще-то все козлы, а этот еще и старый козел… Все, Сашка,
закрыли тему!
– Нет, Уля, ты не права! После встречи с ним ты здорово
встрепенулась, помолодела, похорошела…
– И все зря.
– Почему зря? Но ты ж сама говоришь, тебе ничего не
нужно.
– Мало ли что я говорю, – проворчала Уля. –
На самом деле мне действительно ничего не нужно. А между прочим, он тоже
здорово изменился за время нашего знакомства.
– То есть?
– Когда я первый раз к нему пришла, у него были
какие-то старые, страшные очки. Теперь у него очки – верх элегантности. Он был
плохо пострижен, теперь у него хорошая стрижка, и одет он куда лучше…
– Вот видишь, все не зря! Не говоря уж о том, что он
дает тебе хорошую работу. И вообще, откуда ты знаешь, может, он сейчас как раз
лечится от импотенции?
– Да ну тебя, Сашка! Что ты решила, поедешь к бабке?
– Раз не вышло к бабушке, едем к бабке.
…Все это происходило в отсутствие Глеба, он был на съемках в
Архангельске. А когда вернулся, я ему рассказала о своих горестях.
– Не расстраивайся, Санька! Поезжай все-таки к этой бабке,
чем черт не шутит! А с посольством история очень странная. Но тоже не
катастрофа. Вон у нас в театре Ленька Цитрин, ему тоже сначала отказали, он к
родной сестре собирался, а в январе ездил уже. И ты поедешь, Санечка.
Странно, он говорил все как надо, но я чувствовала: что-то с
ним творится, ему сейчас совершенно не до меня. Я думала, его больно заденет
то, что у нас не может быть ребенка, но он просто сказал необходимые в таком
случае слова, и только… Ну что ж, бывает, может, у него какие-то неприятности
на съемках или в театре… Он не очень-то любит распространяться о таких вещах, а
я, если он молчит, предпочитаю не тянуть из него клещами. Придет момент,
расскажет сам.
Но мне было плохо и одиноко. Он же сам разбудил во мне эту
надежду, а она рухнула… Осталось дожидаться приговора знахарки.
Между тем Глеба рвали на части. Кино, телевидение, одно
интервью, другое, какие-то мальчики с фотоаппаратами, девочки с микрофонами…
Глеб делает вид, что его это раздражает, но я же знаю – от всего этого он, как
теперь говорят, тащится. Ночью кто-то звонит и дышит в трубку. В подъезде
постоянно дежурят какие-то девицы, и даже в булочную пойти невозможно, не
приведя себя в порядок по полной программе. Я ведь теперь жена уже не просто
знаменитого артиста. Вчера по телевидению какая-то юная корреспондентка
заявила, что «Ордынцев – секс-символ новой России».
Поездка к бабке не принесла ничего нового. Весьма
живописного вида женщина, лет пятидесяти, не больше, встретила нас с Ульяшей
вполне приветливо, расспросила, что нас тревожит, а потом, уединившись со мной,
стала задавать мне вполне профессиональные вопросы, осмотрела меня, затем
велела пописать в баночку, на дне которой лежали какие-то сухие травки. Когда я
это исполнила, она попросила нас часочек погулять. Погода была прекрасная, жила
бабка у самого леса, и мы побрели по тропке, петляющей среди деревьев.