За все девять лет я единственный раз вышел из себя в разговоре с мисс Калли, а она единственный раз сделала мне замечание, и случилось это именно тогда, когда мы спорили, следует ли ей уехать на месяц к Бобби в Милуоки.
— Большие города слишком опасны, — заявила она.
— Сейчас нет места опасней Клэнтона, — возразил я.
Чуть позже, когда я позволил себе повысить голос, она сухо заметила, что не одобряет моего неуважительного тона, и я вмиг заткнулся.
Как только мы поздно вечером пересекли границу города, я стал то и дело поглядывать в зеркало заднего вида. Это было глупо, но в то же время и не совсем. В Нижнем городе дом Раффинов охраняли патрульная машина, стоявшая перед ним на улице, и друг Исава, сидевший на веранде.
— Ночь прошла спокойно, — сообщил он. Иными словами, никого не убили и ни в кого не стреляли.
Мы с Сэмом около часа поиграли в шахматы, сидя на веранде, пока мисс Калли не отправилась спать.
Ожидание продолжалось.
Глава 42
Тысяча девятьсот семьдесят девятый был годом выборов в штате Миссисипи, я в третий раз участвовал в них в качестве законно зарегистрированного избирателя. Эта кампания проходила гораздо спокойнее, чем две предыдущие. У шерифа конкурентов вообще не оказалось — беспрецедентный случай. Ходили слухи, будто Пэджиты купили себе было нового кандидата, но после шумихи вокруг освобождения Дэнни дали задний ход. Оппонент сенатора Мортона принес в газету свое программное выступление. Его главным пунктом был вопрос, на который он сам же и отвечал: «ПОЧЕМУ СЕНАТОР МОРТОН ПОЗВОЛИЛ ВЫПУСТИТЬ ДЭННИ ПЭДЖИТА НА СВОБОДУ? ДЕНЬГИ! ВОТ ПРИЧИНА!» Как бы мне ни хотелось это опубликовать, у меня не было ни сил, ни времени на то, чтобы выступать ответчиком по неизбежному иску о диффамации.
В Четвертом районе тринадцать кандидатов претендовали на место констебля, в остальном избирательная кампания носила летаргический характер. Округ по-прежнему был зациклен на убийствах Фаргарсона и Тиле, а пуще всего — на том, кто может стать следующей жертвой. Шериф Макнэт со следователями и сотрудниками криминалистической лаборатории штата досконально изучили все вероятные ключи к разгадке и проанализировали все версии — увы, тщетно. Единственное, что нам оставалось, — это ждать.
По мере приближения Четвертого июля становилось все очевиднее, что на сей раз празднование пройдет без обычной торжественности. Почти все ощущали, что над городом нависло черное облако. Почему-то ходили настойчивые слухи, будто беда разразится именно в тот момент, когда все соберутся на площади, чтобы отметить День независимости. Впрочем, никогда прежде слухов не возникало так много и они не распространялись так быстро, как в том июне.
* * *
25 июня в Тьюпело, в конторе одной из ведущих адвокатских фирм, я подписал пакет документов, согласно которым право владения «Таймс» переходило к медиа-холдингу, совладельцем которого являлся мистер Рей Ноубл из Атланты. Мистер Ноубл вручил мне чек на полтора миллиона долларов, и я поспешно, в некотором возбуждении проследовал в расположенный на той же улице «Мерчантс банк», где в просторном кабинете меня поджидал мой новый друг Стью Холланд. Новость о помещении на депозит такой суммы в Клэнтоне стала бы известна на следующее же утро, поэтому я положил деньги в банк Стью, после чего отправился домой.
Это была самая долгая поездка в моей жизни, хоть и продолжалась она всего один час. И самая волнующая, потому что мне удалось совершить сделку в самый подходящий с точки зрения конъюнктуры момент. Я выжал из богатого и уважаемого покупателя, не собиравшегося радикально менять газету, максимальную сумму. Меня манили приключения, и теперь у меня были средства на это.
Но поездка была и немного грустной, потому что знаменовала конец большого и очень успешного периода моей жизни. Я и моя газета росли вместе: я стал взрослым мужчиной, она — процветающим предприятием. Газета в моих руках превратилась в то, чем и должен быть печатный орган маленького города, — в заинтересованного обозревателя текущих событий, летописца местной истории, комментатора отдельных политических и социальных проблем. Что касается меня, то я являл собой образец молодого человека, который, действуя почти вслепую, благодаря собственному упорству сумел создать нечто стоящее, начав практически с нуля. Думаю, мне пора было остепениться, однако единственное, чего я хотел, — это найти свой берег. А потом — девушку.
По возвращении в Клэнтон я зашел в кабинет Маргарет, закрыл дверь и сообщил ей о только что совершившейся сделке. Она разрыдалась, и у меня, признаться, тоже на глаза навернулись слезы. Ее безоговорочная преданность всегда восхищала меня, и хотя Маргарет, как и мисс Калли, с моей точки зрения, чрезмерно тревожилась за мою душу, она меня, безусловно, любила. Я объяснил ей, что новые владельцы — прекрасные люди, которые не собираются перекраивать газету до неузнаваемости, и что я выговорил как отдельное условие ее новый пятилетний контракт с повышением жалованья. Узнав об этом, она заплакала еще горше.
Харди, печатавший нашу газету к тому времени уже более тридцати лет, плакать не стал. Он был угрюмым, неуживчивым, как всякий наборщик, слишком много пьющим человеком, готовым, коли отношения с новыми хозяевами не сложатся, просто уволиться и поискать другое место. Тем не менее условия своего нового контракта он оценил.
Так же, как и Дейви Басс Болтун. Его новость потрясла, но перспектива получать больше денег примирила с будущим.
Бэгги пребывал в отпуске где-то на Западе, куда отправился не с женой, а с братом. Мистер Рей Ноубл не пожелал подписывать контракт на пять лет с таким ленивым репортером, и я, будучи в здравом уме, не стал настаивать на включении этого пункта в условия сделки. Бэгги предстояло действовать по собственному усмотрению.
В штате редакции работали еще пять сотрудников, и я лично сообщил новость каждому. На это ушло полдня, и, когда дело было сделано, я чувствовал себя выжатым как лимон. С Гарри Рексом мы встретились в заветной комнате у Пепе и отметили событие множеством «Маргарит».
Мне хотелось немедленно покинуть город и отправиться куда глаза глядят, но поступить так, пока не прекратились убийства, было бы нечестно.
* * *
Почти весь июнь профессора Раффины то и дело наезжали в Клэнтон. Они придумывали себе командировки и каникулы так, чтобы, по крайней мере, двое из них постоянно находились возле матери. Сэм редко выходил из дома и, уж во всяком случае, не удалялся от Нижнего города, чтобы иметь возможность защитить ее и в то же время не слишком светиться самому. Дюран все еще представлял для него угрозу, хотя снова женился, а его сыновья-отступники разъехались кто куда.
Сэм часами сидел на веранде, жадно глотая книгу за книгой, играя в шахматы с Исавом или с кем-нибудь еще, кто приходил помочь в деле охраны хозяйки дома. В нарды он играл со мной до тех пор, пока досконально не изучил стратегию игры, после чего предложил играть на деньги — доллар за каждый выигрыш. Яне успел и глазом моргнуть, как проиграл ему 50 долларов. Разумеется, подобное азартное занятие хранилось в глубокой тайне от мисс Калли.