– Видишь ли, у меня еще сохранилось несколько старых друзей.
Друзей, которые в курсе многих дел. Конечно, по большей части они либо
совершенно глухие, либо полуслепые, либо немного не в себе, либо едва ходят. Но
кое-что у них еще работает, вот здесь. – Она постучала себя по аккуратно
причесанной седой голове. – Вокруг сейчас царят тревога и отчаяние, больше, чем
когда-либо. Вот тебе один из фактов, которые я узнала.
– Но ведь так было всегда.
– Да, да, конечно, но сейчас все немного хуже. Теперь эта
ситуация – как бы мне поточнее выразиться – осложняется, становится более
напряженной. Я уже давно замечаю со стороны, а ты, несомненно, чувствуешь это
изнутри, что вокруг непорядок, и довольно серьезный непорядок. Но теперь
возникло ощущение, что этот непорядок, возможно, как-то организован, он таит в
себе опасность. Что-то происходит, что-то назревает, причем не только в одной
стране, а во многих странах. Они окружили себя своими людьми, и опасность
такого положения вещей состоит в том, что это молодые люди, которые поедут куда
угодно, будут делать что угодно и, к сожалению, поверят во что угодно, а коль
скоро они получат право ломать и крушить что попало, им будет казаться, что
цель действительно благая и мир изменится к лучшему. Они ничего не созидают, вот
в чем беда, они только разрушают. Творческая молодежь пишет стихи, романы,
сочиняет музыку и рисует картины точно так же, как и во все времена, с ней все
в порядке. Но как только у человека появляется вкус к разрушению во имя самого
разрушения, вступает в действие черная сила.
– Когда вы говорите «они», кого вы имеете в виду?
– Если бы я знала! Да, хотелось бы мне это знать. Если я
раскопаю что-нибудь полезное, непременно тебе сообщу. Тогда ты сможешь принять
меры.
– К сожалению, мне-то некому сообщить об этом.
– Да, ты уж не рассказывай об этом кому попало, людям нынче
доверять нельзя. И не говори об этом ни с кем из этих идиотов в правительстве
или с теми, кто так или иначе связан с правительством или надеется туда попасть
после того, как нынешние уйдут. Политикам недостает времени взглянуть на
окружающий мир. Они воспринимают страну, в которой живут, исключительно как
широкую избирательную платформу, этого им вполне достаточно для того, чтобы
какое-то время спокойно жить. Они делают то, что, по их искреннему убеждению,
улучшит положение, и очень удивляются, когда этого не происходит; а все дело в
том, что людям нужно совсем не это. И невольно приходишь к выводу, что
политикам кажется, будто у них есть некое Богом данное позволение лгать в
борьбе за правое дело. Не так уж много времени прошло с тех пор, как мистер
Болдуин произнес свою знаменитую фразу: «Если бы я говорил правду, я бы
проиграл выборы». Премьер-министры до сих пор так считают. Слава богу, бывает,
что нами руководят и великие люди, но это большая редкость.
– Ну и что, по вашему мнению, нужно делать?
– Ты ждешь от меня совета? От меня? Да знаешь ли ты, сколько
мне лет?
– Наверное, около девяноста.
Леди Матильда была явно обескуражена:
– Ну, не совсем так. Неужели, милый мальчик, я выгляжу на
девяносто?
– Ну что вы, дорогая тетушка. Вы выглядите на шестьдесят
шесть.
– Так-то лучше. Неправильно, но звучит приятнее. Я
непременно дам тебе знать, если получу какой-нибудь намек от кого-то из моих
дорогих старых адмиралов, или от старого генерала, или даже, может быть, от
маршала авиации, – у них у всех есть друзья, и они любят собраться и поболтать.
И, как в былые времена, выпить виноградного вина. А виноградное вино приятно в
любом возрасте. Юный Зигфрид. Нам нужен ключ к тому, что это означает: я не
знаю, человек ли это, или пароль, или название клуба, или новый мессия, или
поп-певец. Но за этим именем явно что-то кроется. А еще есть музыкальный мотив.
Я почти забыла, когда последний раз слушала Вагнера. – Старческим, надтреснутым
голосом она напела отчасти узнаваемую мелодию. – Зов рожка Зигфрида, похоже?
Почему бы тебе не достать рожок? Я имею в виду то, на чем играют школьники, их
специально обучают этому. На днях наш викарий об этом рассказывал. Очень
интересно – знаешь, история флейты и разных других дудок, от елизаветинских
времен до наших дней: маленькие дудочки, большие, и все издавали разные звуки.
Очень интересно. Интересно с разных точек зрения: и сами рожки – некоторые из
них прелестно звучат, – и их история. Да, так о чем я говорила?
– Насколько я понял, вы велели мне достать такой инструмент.
– Да. Достань рожок и научись выдувать мелодию Зигфрида. Ты
же всегда отличался музыкальностью. Надеюсь, ты с этим справишься?
– Не думаю, что это поможет в деле спасения мира, но
осмелюсь предположить, что мог бы с этим справиться.
– И держи эту штуку наготове. Потому что, видишь ли, – она
постучала по столу футляром для очков, – может быть, однажды она тебе
понадобится, чтобы произвести впечатление на дурных людей. Они примут тебя с
распростертыми объятиями, и в результате ты что-нибудь узнаешь.
– У вас и вправду есть идеи, – восхитился сэр Стэффорд.
– А что еще может у меня быть в моем возрасте? Из дому почти
не выходишь, с людьми особенно не пообщаешься, в саду не поработаешь. Остается
только сидеть в кресле и выдумывать идеи. Вот станешь на сорок лет старше,
тогда вспомнишь мои слова.
– Меня заинтересовало одно ваше замечание.
– Только одно? – удивилась леди Матильда. – Весьма
посредственная оценка, если учесть, сколько всего я наговорила. И что же это?
– Вы предположили, что мне, возможно, удастся произвести
впечатление на дурных людей игрой на рожке: вы действительно имели это в виду?
– Ну, можно сказать и так. Хорошие люди значения не имеют, а
вот дурные – что ж, тебе придется кое-что выяснить, не так ли? Ты должен будешь
влезать в разные дела. Как жук-могильщик, – задумчиво добавила она.
– Значит, я должен издавать выразительные звуки в ночи?
– Ну да, что-то в этом роде. У нас тут в левом крыле однажды
завелся жук-могильщик. Пришлось изрядно потратиться, чтобы избавиться от него.
Осмелюсь сказать, что придется не меньше потратиться, чтобы привести в порядок
мир.
– На самом деле гораздо больше, – сказал Стэффорд Най.
– Это не имеет значения, – продолжала леди Матильда. – Люди
не задумываясь тратят большие деньги. Это доставляет им удовольствие. Если же
вы озабочены тем, чтобы свести расходы до минимума, они не станут иметь с вами
дело. Наш народ именно таков. Я имею в виду, в этой стране. Мы остались такими
же, как прежде.
– Что вы имеете в виду?
– Мы способны на большие дела. Мы прекрасно умели управлять
империей. Но не смогли ее сохранить, потому что, видишь ли, нам она больше была
не нужна. И мы это признали. Робби убедительно доказал это мне.