Как я мечтаю полежать с тобой на нем. Дай срок! Бога ради,
не тревожься обо мне. Все это и вполовину не так опасно, как кажется. Я просто
не могу погибнуть теперь, когда знаю, что ты меня любишь. Все будет хорошо,
голубонька, поверь мне.
Майкл».
«20 апреля
Ты ангел, я верю каждому твоему слову и вечно буду хранить
твое письмо. Я не стою такого счастья. Как не похожа ты на всех остальных! Я
обожаю тебя!
Твой Майкл».
На последнем письме не было даты.
«Ну все, любимая, завтра в полет. Жду не дождусь, волнуюсь и
абсолютно убежден в успехе. Мой «Альбатрос» в полной готовности. Старик меня не
подведет.
Не падай духом, дорогая, и не тревожься. Конечно, я иду на
риск, но ведь вся наша жизнь – риск. Между прочим, кто-то сказал, что мне
следовало бы написать завещание. (Тактичный парень, что и говорить, но у него
были хорошие намерения.) Я написал завещание на половинке почтового листка и
отослал старому Уитфилду. Заходить в контору у меня не было времени. Мне как-то
рассказали, что один человек написал в завещании всего три слова: «Все моей
матери», и оно было признано вполне законным. Мое не очень отличается от этого,
но я был умник и запомнил, что твое настоящее имя Магдала. Двое ребят
засвидетельствовали завещание.
Не принимай все эти мрачные разговоры по поводу завещаний
близко к сердцу, ладно? Я буду цел и невредим. Пошлю тебе телеграмму из Индии,
из Австралии и т. д. Будь мужественной. Все кончится благополучно. Ясно?
Спокойной ночи и да благословит тебя бог.
Майкл».
Пуаро снова сложил письма в пачку.
– Видите, Гастингс? Мне надо было их прочесть, чтоб
убедиться. Все оказалось так, как я предсказывал.
– А вы не могли убедиться как-нибудь иначе?
– Нет, мой дорогой, чего не мог, того не мог. Я использовал
единственный путь. И мы получили очень ценное свидетельство.
– Какое же?
– Теперь мы убедились, что Майкл оставил все своей невесте,
и это написано на бумаге и может быть известно каждому, кто прочитал письмо. А
когда письма прячут так небрежно, их может прочитать любой.
– Эллен?
– Почти наверняка. Мы проведем с ней маленький эксперимент
перед уходом.
– А завещания нет как нет.
– Да, странно. Впрочем, скорее всего, оно заброшено на
книжный шкаф или лежит в какой-нибудь китайской вазе. Надо будет заставить
мадемуазель порыться в памяти. Во всяком случае, здесь больше нечего искать.
Когда мы сошли вниз, Эллен стирала пыль в прихожей.
Проходя мимо, Пуаро весьма любезно с ней простился.
В дверях он обернулся и спросил:
– Я полагаю, вам известно, что мисс Бакли была помолвлена с
пилотом Майклом Сетоном?
Она изумилась:
– Что? С тем самым, о котором так шумят в газетах?
– Да, с ним.
– Вот уж не думала. И в мыслях не было. Помолвлен с мисс
Ник!
– Полнейшее и искреннее удивление, – заметил я, когда мы
вышли из дому.
– На вид вполне.
– Возможно, так оно и есть, – предположил я.
– А эта пачка писем, несколько месяцев провалявшаяся под
бельем? Нет, мой друг.
«Ну да, конечно, – подумал я. – Однако не каждый из нас
Эркюль Пуаро. Не все суют нос, куда их не просят». Но я промолчал.
– Эта Эллен – какая-то загадка, – говорил Пуаро. – Мне это
не нравится. Я здесь чего-то не могу понять.
Глава 14
Исчезнувшее завещание
Мы тут же вернулись в лечебницу.
Ник посмотрела на нас с некоторым удивлением.
– Да, да, мадемуазель, – сказал Пуаро, отвечая на ее
вопросительный взгляд. – Я словно попрыгунчик. Хоп – и снова выскочил. Ну-с,
для начала я сообщу вам, что разобрал ваши бумаги. Теперь они в образцовом
порядке.
– Пожалуй, это уже почти необходимо, – сказала Ник, не
удержавшись от улыбки. – А вы очень аккуратны, мсье Пуаро?
– Пусть вам ответит мой друг Гастингс.
Девушка вопросительно взглянула на меня.
Я рассказал о некоторых маленьких причудах Пуаро – вроде
того, что тосты следовало бы делать из квадратных булочек, а яйца должны быть
одинаковой величины, о его нелюбви к гольфу, как к игре «бесформенной и
бессистемной», с которой его примиряло только существование лунок! Под конец
припомнил то знаменитое дело, которое Пуаро распутал благодаря своей привычке
выстраивать в симметричном порядке безделушки на каминной доске.
Пуаро улыбался.
– Гастингс тут состряпал целую историю, – заметил он, когда
я кончил. – Но в общем это правда. Вы представляете, мадемуазель, никак не могу
убедить его делать пробор не сбоку, а посередине. Взгляните, что у него за вид,
какой-то кособокий, несимметричный.
– Так, значит, вы и меня не одобряете, мсье Пуаро? – сказала
Ник. – У меня ведь тоже пробор сбоку. А Фредди, которая делает его посередине,
наверно, пользуется вашим расположением.
– На днях он ею просто восхищался, – коварно вставил я. –
Теперь я понял, в чем причина.
– Довольно, – проговорил Пуаро. – Я здесь по серьезному
делу. Ваше завещание, мадемуазель. В доме его не оказалось.
– О! – Ник нахмурилась. – Но разве это так уж важно? Я
все-таки еще жива. А завещания играют роль лишь после смерти человека, верно?
– Верно-то верно. Но все-таки оно меня интересует. У меня с
ним связаны некоторые идейки. Подумайте, мадемуазель. Попробуйте вспомнить,
куда вы его положили или где видели его в последний раз?
– Едва ли я его положила в какое-то определенное место, –
сказала Ник. – Я никогда не кладу вещи на место. Наверное, сунула в
какой-нибудь ящик.
– А вы не могли случайно положить его в тайник?
– Куда, куда?
– Ваша горничная Эллен говорит, что у вас в гостиной или в
библиотеке есть какой-то тайник за панелью.
– Чушь, – ответила Ник. – Впервые слышу. Эллен так говорила?
– Ну конечно. Она, кажется, служила в Эндхаузе, когда была
молодой девушкой, и кухарка показывала ей тайник.