— Тут уж ничего не поделаешь, — сказал ей тогда отец. — Если лошадь понесла, надо держаться из последних сил и молиться. Нельзя остановить животное, охваченное слепым ужасом.
Она ни с кем не могла поговорить. Ее никто не сможет понять. Какой смысл в ее жизни без семьи, ради которой она жила? Она провела рукой по коре палисандрового дерева и нашла две зарубки, которые оставили братья за день до отплытия во Францию. Первую Элфи сделал по ее росту и сказал:
— Это чтобы знать, сестренка, как ты выросла, когда мы вернемся. Поэтому можешь сюда приходить и проверять сама.
— А вы точно вернетесь? — спросила она.
Братья переглянулись — на их лицах промелькнуло выражение и тревоги, и нетерпения.
— Вернемся, когда ты дорастешь вот до сюда, — пообещал Хью и сделал зарубку на шесть дюймов выше. — Как только ты станешь такого роста, мы и вернемся.
Она так и не доросла до той зарубки.
По стволу пробежала ящерица, и Изабель, очнувшись от воспоминаний, возвратилась в настоящее, где так много непонятного. Луна, чей серебристый диск виден сквозь ветви, бледнела на глазах. В голове роились вопросы, на которые у нее не было ответа. Кем же на самом деле оказался Том? Человек, которого, ей казалось, она знает. Как мог он совершить такое предательство? Какой была ее жизнь с ним? И что стало с душами их детей, которые так и не сумели найти свой путь в этот мир, чтобы остаться с ней? И где-то в глубинах сознания зарождается крамольная мысль: зачем жить завтра? Какой в этом смысл?
Недели после возвращения Грейс оказались для Ханны куда страшнее тех, что были после ее исчезновения, ибо она столкнулась с реалиями, о которых раньше старалась не думать. Прошло столько лет! Фрэнк действительно умер. Часть жизни ее дочь прожила не с ней, и исправить это уже невозможно. Отсутствие Грейс рядом с Ханной означало ее присутствие рядом с другими людьми. Мысль о том, что за всю свою жизнь ее дочь ни разу о ней не подумала, отозвалась в сердце Ханны острой болью. И она со стыдом почувствовала себя преданной. Преданной своей собственной дочерью, еще такой маленькой.
Она вспомнила о жене Билли Уишарта, и как ее радость от возвращения мужа, которого она считала погибшим в битве на реке Сомма во Франции, обратилась в отчаяние. После газовой атаки он так и не смог оправиться и вернулся домой инвалидом, который не узнавал своих близких. Промучившись с ним пять лет, его жена одним морозным утром забралась в коровнике на перевернутый бак и повесилась, и вынимали ее из петли дети, поскольку сам Билли был не способен даже держать в руке нож.
Ханна молилась о терпении, силе и понимании. Каждое утро она просила Господа помочь ей дотянуть до вечера.
Однажды, проходя мимо детской, она услышала голос. Замедлив шаг, Ханна на цыпочках подошла к приоткрытой двери и заглянула внутрь.
При виде дочери, играющей в куклы, у нее радостно забилось сердце: все прежние попытки увлечь девочку игрой заканчивались неудачей. А теперь на покрывале расставлен игрушечный чайный сервиз. На одной кукле было красивое кружевное платье, а на другой — только блузка и шаровары. На подоле куклы, одетой в платье, лежала деревянная прищепка для белья.
— Пора ужинать, — сказала девочка за куклу в платье и, поднеся игрушечную чашку к прищепке, громко почмокала. — Хорошая девочка! А теперь пора спать, моя сладкая. Спокойной ночи. — Она поднесла прищепку к губам куклы, чтобы та могла ее поцеловать на ночь. — Посмотри, папа, — продолжала она, поглаживая прищепку рукой куклы. — Люси спит!
— Спокойной ночи, Люси, спокойной ночи, мама. — На этот раз говорила уже кукла в шароварах. — Мне пора зажигать маяк. Солнце уже почти село. — И кукла отправилась под одеяло.
Кукла в платье сказала:
— Не волнуйся, Люси. Никакая колдунья тебя не украдет! Я их всех прогнала!
Не в силах больше сдерживаться, Ханна влетела в комнату и выхватила куклы.
— Хватит! — со злостью закричала она и, потеряв голову от охватившего ее негодования, ударила малышку по руке. — Ты меня поняла?
Девочка застыла, но не заплакала и только молча смотрела на мать.
Ханна уже успела опомниться и сама была в ужасе от собственной вспышки гнева.
— Милая, прости меня! Я совсем не хотела сделать тебе больно. — И тут ей вспомнился совет доктора. — Эти люди уехали. Они совершили плохой поступок и забрали тебя из дома. А теперь они уехали. — При слове «дом» Грейс озадаченно на нее посмотрела, и Ханна вздохнула: — Когда-нибудь ты все поймешь.
К обеду, когда Ханна всхлипывала на кухне, стыдясь своей несдержанности, ее дочь снова играла в прежнюю игру, только уже не с куклами, а с тремя прищепками.
В тот вечер Ханна до глубокой ночи что-то мастерила, вооружившись иголкой с ниткой, а утром ее дочь, проснувшись, увидела на подушке новую тряпичную куклу — маленькую девочку, на переднике которой было вышито «Грейс».
— Я с ума схожу при одной мысли, в каком она сейчас состоянии, мама, — сказала Изабель. Они сидели в плетеных креслах под навесом на заднем дворе. — Она скучает по нам, скучает по дому. Бедная малышка не может понять, что происходит.
— Я знаю, дорогая. Я знаю, — отозвалась мать.
Виолетта налила ей чашку чаю, Изабель поставила ее на колени. Ее дочь было трудно узнать: лицо посерело, глаза ввалились, под ними — темные круги; волосы тусклые и спутанные.
— Даже похорон и тех не было… — произнесла Изабель вслух пришедшую ей мысль, будто отвечая на мучившие ее вопросы.
— Ты о чем? — спросила Виолетта. В последнее время понимать дочь становилось все труднее.
— Все, кого я потеряла, они просто исчезли в никуда. А будь похороны нормальными… я не знаю… может, и была бы разница. У нас есть фотография могилы Хью в Англии, а имя Элфи выбито на мемориале. А трое моих детей… — целых трое, мам! — просто преданы земле без всякой службы. А теперь, — ее голос дрогнул от слез, — теперь еще и Люси…
Виолетта была рада, что не устраивала похорон сыновей: это было бы неоспоримым свидетельством смерти и означало ее признание. И предание земле. А раз похорон не было, то всегда оставалась надежда, что в один прекрасный день они заглянут к ней на кухню узнать, когда ужин; и они все вместе посмеются над такой нелепой ошибкой, которая едва не заставила ее поверить — подумать только! — что они больше не вернутся.
Она ответила, тщательно подбирая слова:
— Милая, Люси не умерла! — Изабель, казалось, не обратила на ее слова никакого внимания, и мать нахмурилась: — Во всем, что произошло, нет твоей вины. И я никогда не прощу этого человека.
— Я думала, что он меня любит, мама. Он говорил, что дороже меня у него нет никого на свете. А сам поступил так низко…
Позже, занявшись приведением в порядок серебряных рамок с фотографиями сыновей, Виолетта в который уже раз задумалась о случившемся.
Любовь к ребенку выходит за рамки категорий добра и зла. Она знала женщин, рожавших от мужей, к которым питали отвращение, или, хуже того, от насильников. И все же они любили своих детей неистово и исступленно, хотя и испытывали ненависть к тем, кто волей судьбы оказался их отцом. Виолетта знала, что от любви не бывает лекарств.