Пожалуй, то была моя единственная беседа с матерью – на
самом деле даже не беседа, ведь я-то не проронил ни слова.
Однако она была права: три ее тетки и два дяди давно уже
поселились под нашим кровом, под охраной мощных стен замка, и проводили свои дни,
ни в чем не зная нужды. Всегда великолепно одетые в новейшего покроя одежду,
сшитую из самых модных тканей, купленных в городе, старики наслаждались всеми
прелестями изысканной дворцовой жизни, которые можно было вообразить. Должен
признаться, что, постоянно прислушиваясь к их разговорам, я не получал ничего,
кроме пользы: они многое знали обо всем мире.
Здесь же, в замке, жили и дяди отца, но, разумеется, они
чувствовали себя более непринужденно, ибо это были их земли, родовые владения.
Сей факт, а также, я полагаю, участие в большинстве героических походов на
Святую землю давали им право – или так им представлялось – по любому поводу
вступать в споры с отцом. Причиной ожесточенной перепалки могли стать как
пирожки с мясом, поданные к ужину, так и обсуждение чересчур смелых, вызывающих
смятение умов идей современных художников, нанятых отцом во Флоренции для
росписи нашей маленькой церкви.
Помимо пристрастия к стеклянным бокалам еще одним увлечением
отца в современной жизни было творчество художников.
Наша маленькая церковь в течение многих веков оставалась без
росписи. Она была возведена, как и четыре башни замка и все окружающие его
крепостные стены, из столь распространенного в Северной Тоскане светлого камня.
Цвет его в отличие от серого, словно грязного, темного камня, который так часто
можно увидеть во Флоренции, почти совпадает с оттенком нежнейших чайных роз.
Но еще в моем раннем детстве отец привез из Флоренции
талантливых молодых художников, обучавшихся живописи вместе с Пьеро делла
Франческа и ему подобными. Им было поручено расписать стены церкви фресками на
сюжеты из прекрасных сказаний о святых и библейских героях, собранных в так
называемой «Золотой книге».
Не отличаясь богатым воображением, отец в своем замысле
исходил из того, что видел в церквах Флоренции, и поручил этим людям изобразить
легенды об Иоанне Крестителе – святом покровителе нашего города и собрате
Господа нашего. Таким образом, в течение всех последних лет моей жизни замковая
церковь Святой Елизаветы постепенно украсилась изображениями святой Елизаветы,
святого Иоанна, Девы Марии, Захарии, а также великого множества ангелов; все
они были облачены в лучшие флорентийские одежды по моде того времени.
Именно достоинства такой «современной» живописи, столь не
похожей на более сложное, утонченное искусство Джотто или Пиппи, оспаривали
престарелые тетушки и дядюшки. Что же до местных сельских обывателей, едва ли
они вообще разбирались в особенностях художественного творчества – их
восприятие искусства сводилось к тому, что во время венчаний и крестин церковь
в целом внушала им благоговейный трепет, а в таком случае все прочее не имело
значения.
Сам я, разумеется, был счастлив тем, что имею возможность
наблюдать, как создаются восхитительные фрески, и проводить время с
живописцами. Все эти художники покинули нас задолго до того дьявольского
убийства, которое оборвало мою едва успевшую начаться жизнь.
Во Флоренции мне довелось видеть множество величайших
произведений искусства. Я любил бесцельно бродить по городу, разглядывая
великолепные изображения ангелов и святых в капеллах богатых кафедральных
соборов. А однажды – во время одной из поездок с отцом во Флоренцию – мне
посчастливилось в доме самого Козимо повстречаться с великим Филиппо Липпи.
Из-за буйного нрава этого художника содержали там под замком, чтобы заставить
его завершить картину.
Я был глубоко потрясен этим ничем внешне не примечательным,
но неотразимо привлекательным человеком, его манерой спорить, способностью
плести тайные интриги и пускаться на любые ухищрения, вплоть до притворной
вспышки яростного раздражения, в стремлении добиться разрешения выйти за
пределы дворца. Стройный, величественный Козимо только улыбался и тихим голосом
уговаривал художника успокоиться и вернуться к работе, заверяя, что тот будет
доволен, когда закончит свое творение. В конце концов ему удалось убедить
великого живописца.
Филиппо Липпи был монахом, но женщины приводили его в полное
неистовство, и все знали об этом.
Откровенно говоря, он принадлежал к числу неисправимых
дамских угодников. Именно из-за неудержимой тяги к представительницам слабого
пола он стремился выскользнуть из дворца. В тот же наш приезд вечером за ужином
в доме Козимо кто-то даже высказал предложение осчастливить Филиппо, заперев в
его комнате нескольких женщин. Не думаю, что Козимо последовал такому совету.
Соверши он нечто подобное, его враги немедленно разнесли бы эту важную новость
по всей Флоренции.
Хочу особо подчеркнуть одно весьма важное обстоятельство.
Моя память навсегда запечатлела тот краткий миг, когда я имел счастливую
возможность лицезреть гениального Филиппо. Да, он был истинным гением и таковым
останется для меня вовеки.
– Ну и что же именно тебе так в нем понравилось? –
спросил меня отец.
– Он и плохой, и хороший одновременно, – ответил
я. – И одно теснейшим образом связано с другим. Я понимал, какая борьба
происходит в его душе! И я видел некоторые его работы, например ту картину,
которую он писал вместе с Фра Дкованни (с тем художником, которого позже во
всем мире нарекли Фра Анджелико). И заверяю, что Филиппо просто великолепен.
Иначе разве стал бы Козимо терпеть такое его поведение? Да ты ведь и сам все
слышал!
– А Фра Джованни – святой? – задал еще один вопрос
отец.
– Хм-м-м… Конечно. И знаешь ли, это прекрасно. Но ты,
надеюсь, заметил, какие муки испытывал Фра Филиппо? Хм-м-м… Мне это
понравилось.
Отец удивленно приподнял брови. В свою следующую, и
последнюю, поездку во Флоренцию он взял меня с собой, чтобы посмотреть все
картины Филиппо. Тот факт, что отец помнил о моем интересе к этому художнику,
поразил и тронул меня до глубины души. Мы посетили несколько домов, дабы
полюбоваться самыми красивыми картинами, а затем отправились в мастерскую
Филиппо.
Там мы увидели, что работа над запрестольным образом
«Коронование Богоматери», заказанным Франческо Мариньи для флорентийской
церкви, близка к завершению. Едва бросив взгляд на эту картину, я чуть не упал
замертво – такой восторг и восхищение вызвала она во мне.
Я не мог сдвинуться с места – только всхлипывал и утирал
слезы.
Никогда в жизни не довелось мне видеть что-либо прекраснее
этого полотна: огромная толпа людей с застывшими, исполненными внимания лицами,
великолепная группа ангелов и святых, по-кошачьи грациозные женщины и стройные
фигуры небожителей-мужчин. Зрелище буквально привело меня в исступление.
Позже отец предоставил мне возможность посмотреть еще две
работы гения – сюжетом для обеих послужило Благовещение.