Да!! Да! Он не представлял себе, как сможет выдержать долгие
часы трансатлантического полета с ней, прильнувшей к нему в темноте, но он
должен выдержать это. Он не причинит боль ее нежным соскам, не повредит тонкую
сияющую кожу.
Эш опустил Морриган на землю, крепко взял за руку – и они
стремительно помчались вперед.
Да. Долина…
– Моя дорогая, – прошептал он, бросая прощальный
взгляд на дом, величественно высящийся во тьме, таинственный, заполненный
ведьмами и колдовством. Где-то там Бру следила за всем. Где-то там оставалась
книга. – Моя невеста… – Эш страстно прижимал ее к своей груди. –
Мое дитя…
Ноги Морриган стучали по камням, и тогда Эш снова подхватил
ее на руки и побежал еще быстрее, чем прежде.
Голос Жанет донесся до него из пещеры. Старинная поэзия,
проникнутая страхом и раскаянием… Черепа мерцали во тьме.
И память перестала быть стимулом, концентрацией разума,
осмысливающего все невзгоды и тяготы жизни, все неудачи, промахи, моменты
невосполнимых утрат и унижений…
Нет, память была чем-то нежным и естественным, как темные
очертания деревьев, высящихся над их головами, как пурпурное небо в последних
лучах заката, как нежный шелест леса в вечерних сумерках, опустившихся на
город.
В автомобиле Эш усадил Морриган себе на колени, разорвал на
ней одежду и зарылся лицом в ее волосы, прижимая их к губам, к глазам. Она тихо
напевала и одновременно плакала.
– Долина Доннелейта, – шепнула она, лицо ее
раскраснелось, глаза блестели.
– Прежде чем утро настанет здесь, оно придет в долину,
и мы окажемся на тех камнях, – сказал он. – Мы будем лежать на траве
и смотреть, как восходит над нами солнце. И тогда мы станем одним целым.
– Я знала, я знала… – шептала она ему в ухо.
Губы Эша сомкнулись на ее соске, впитывая сладкий нектар
нежной плоти. Он стенал, погружаясь губами в ее груди.
И черная машина вырвалась из многоцветного мрака, оставив
позади мрачный перекресток и величественный дом в окружении громадных
лиственных деревьев под фиолетовыми небесами.
Автомобиль, несущий внутри себя мужчину и женщину – отныне навеки
неразлучных самца и самку, – устремился в зеленую бесконечность, в самую
сердцевину мира…