– Мне очень жаль тебя, – тихо молвила она.
– Жаль? – спросил я, вложив в голос всю боль моей
души. – Надеюсь, тебе действительно жаль меня, бесценная моя девочка,
потому что я люблю тебя, люблю больше, чем когда-либо, и ты очень нужна мне.
– В том-то все дело, – произнесла она тихим
сочувственным тоном. – Я слышала, о чем вы говорили. И я ухожу от тебя.
Глава 33
Три долгие ночи, пока она занималась сборами, я умолял ее не
уезжать. Я стоял на коленях. Я клялся, что мои слова, обращенные к Пандоре,
были сказаны только для того, чтобы заставить ее остаться со мной.
Всеми возможными способами я объяснял, что люблю ее и
никогда не оставлю.
Я доказывал ей, что она не сможет выжить одна, что я боюсь
за нее.
Но никак не мог изменить ее решения.
Только в начале третьей ночи я осознал, что она
действительно уезжает. До тех пор я считал подобный шаг абсолютно немыслимым.
Потерять ее? Никогда в жизни.
Под конец я упросил ее сесть и выслушать меня. Я самым
честным образом излил душу, признаваясь в каждой произнесенной вслух гадости, в
каждом низменном отречении от нее, в каждой отчаянной глупости, что я обещал
Пандоре.
– Но сейчас я хочу поговорить о нас с тобой, – сказал
я, – о наших отношениях.
– Можешь поговорить, Мариус, – ответила она, –
если тебе станет легче, но, Мариус, я все равно уйду.
– Ты знаешь, как получилось у нас с Амадео, – сказал
я. – Я взял его в дом в очень юном возрасте и передал ему Кровь, когда
смертная жизнь не оставила выбора. Мы всегда оставались друг для друга учителем
и учеником, в наших отношениях все время присутствовала насмешка и некая темная
грань. Наверное, ты этого не замечала, но уверяю тебя, все так и было.
– Замечала, – ответила она. – Но знала, что твоя
любовь все превозмогает.
– Верно, – сказал я. – Но он был ребенком, а я
зрелым мужчиной. В душе я всегда знал, что существуют более важные, более
серьезные отношения. Я дорожил им и приходил в восторг от одного его вида, но
не мог доверить ему самые сокровенные страхи или сомнения. Не мог рассказать
ему историю своей жизни. Для него она чересчур масштабна.
– Я все понимаю, Мариус, – ласково ответила она. –
Я тебя всегда понимала.
– А Пандора! Ты сама убедилась. Снова горькая ссора, между
нами ничто не изменилось! Тяжелые, ни к чему не ведущие раздоры.
– Убедилась, – тихо повторила она. – Я знаю, к
чему ты ведешь.
– Ты видела, как она боится Мать и Отца. Ты слышала, как она
сказала, что не может войти в дом. Ты слышала, что она всего боится.
– Слышала, – ответила она.
– И что мы с Пандорой пережили в ту ночь? Как всегда,
сплошные трагедии и недоразумения.
– Я знаю, Мариус.
– Но, Бьянка, с тобой мы всегда жили в гармонии! Вспомни,
сколько лет мы прожили в святилище, выходя в мир только на крыльях ночного
ветра. Вспомни, какой там царил покой, какие мы вели беседы – я рассказывал
тебе обо всем, а ты слушала. Мы были близки как никто другой на свете!
Она склонила голову и ничего не сказала.
– Вспомни и о том, – продолжал умолять я, – как в
последние годы мы вместе предавались земным радостям, как тайно охотились в
лесу, как посещали деревенские празднества, как молча стояли в огромных
соборах, где горели свечи и пел хор, как танцевали на балах. Подумай.
– Я все знаю, Мариус, – сказала она. – Но ты
обманул меня. Ты не сказал, зачем мы поехали в Дрезден.
– Признаюсь, не сказал. Что мне сделать, чтобы загладить
вину?
– Ничего, Мариус. Я ухожу.
– Но как ты будешь жить? Ты без меня не справишься. Безумие
какое-то!
– Нет, я отлично устроюсь, – сказала она. – Мне
пора. До рассвета мне еще нужно проделать много миль.
– А где ты будешь спать?
– Это моя забота.
Я просто обезумел.
– Не следи за мной, Мариус, – добавила она, словно
совершила невозможное и прочла мои мысли.
– Я этого не допущу, – отозвался я.
Повисла тишина, и я осознал, что мы смотрим друг другу в
глаза, а я не в состоянии скрыть ни единой частицы своих страданий.
– Бьянка, не уходи, – взмолился я.
– Я видела твою страсть, – прошептала она, – и
поняла, что еще минута – и ты меня отвергнешь. Нет, не спорь. Я сама видела. И
что-то во мне рухнуло. Я не смогла защитить свое чувство. И оно разбилось. Мы с
тобой были чересчур близки. Хотя я всей душой любила тебя, а потому считала,
что знаю тебя наизусть, я не представляла, каким ты был с ней. Я не знала того,
кого увидела ее глазами.
Она поднялась с кресла, отошла и выглянула в окно.
– Жаль, что я столько услышала, – сказала она, –
но так уж мы устроены. Думаешь, мне не приходило в голову, что ты никогда не
передал бы мне Кровь без особой нужды? Не будь ты беспомощен, не пострадай от
огня, я никогда не стала бы твоей дочерью.
– Выслушай же меня! Это неправда. Я полюбил тебя с первого
взгляда. Только из уважения к твоей смертной жизни я не поделился с тобой своим
проклятием. Пока я не нашел Амадео, моя душа и мысли принадлежали только тебе!
Клянусь. Разве ты не помнишь, как я писал твои портреты? Не помнишь, как я
часами просиживал в твоем доме? Подумай, как много мы дали друг другу!
– Ты меня обманул, – повторила она.
– Да, обманул! – ответил я. – Я сознался в обмане
и клянусь, что это никогда не повторится. Ни ради Пандоры, ни ради кого бы то
ни было.
Я продолжал умолять.
– Я не останусь, – сказала она. – Мне нужно идти.
Она обернулась и посмотрела на меня. От нее веяло спокойной
решимостью.
– Прошу тебя, – повторил я. – Забыв о гордости,
забыв о сдержанности, прошу – не покидай меня.
– Я должна идти, – сказала она. – А сейчас, будь
добр, позволь спуститься вниз и попрощаться с Матерью и Отцом. Если разрешишь,
я бы спустилась одна.
Я кивнул.
Она долго не возвращалась. А вернувшись, тихо сказала, что
уедет завтра на закате.
Она сдержала слово, и, едва село солнце, четверка лошадей
унесла ее карету в неведомое путешествие.