Очутившись среди буйства красок и огромного разнообразия
сюжетов, я поставил его босыми ногами на холодный мраморный пол и поцеловал,
влив в него обильный поток крови.
С помощью Огненного дара я зажег канделябры по обе стороны
комнаты. Картина озарилась светом.
– Можешь встать, мой верный ученик, – сказал я. –
По твоим жилам струится моя кровь, погасившая яд. Мы приступаем.
Он задрожал, боясь оторваться от меня, и тяжело опустил
голову – моих рук коснулись роскошные мягкие волосы.
– Амадео, – повторил я, снова целуя его и ощущая, как
разливается по его телу моя кровь, – как звали тебя в утраченном краю? –
Я опять наполнил кровью его рот. – Оглянись на прошлое, дитя мое, и забери
его с собой в будущее.
Глаза его широко раскрылись.
Я отступил в сторону. Он остался стоять. Я снял красный
шелковый плащ и бросил его на пол.
– Подойди, – произнес я и простер руки.
Он сделал несколько неуверенных шагов, и полученная кровь
заставила его взглянуть на мир новыми глазами: даже свет канделябров производил
на него удивительное впечатление. Но Амадео внимательно скользил взглядом по
изображенным на стенах персонажам и лишь какое-то время спустя обратил взор
прямо на меня.
Поразительно, какая искушенность, какое торжество читались
на его лице, несмотря на молчаливое спокойствие и терпение!
О да, он поистине проклят.
– Подойди, Амадео, подойди и возьми, – проговорил я со
слезами на глазах. – Ты победил. Я отдам тебе все, что у меня есть.
В мгновение ока он очутился в моих объятиях, и я горячо
прижал его к себе, нашептывая на ухо:
– Не бойся, дитя мое, не страшись ни секунды. Ты умрешь,
чтобы жить вечно, я заберу твою кровь и верну ее сполна. Я не дам тебе
проститься с жизнью.
Я вонзил зубы в его горло и ощутил вкус яда, но мой организм
с легкостью уничтожал отраву. Я упивался его кровью, ибо мог без труда
опустошить вены дюжины столь юных созданий. Перед моими глазами поплыли картины
его детства: русский монастырь, где он писал безупречные иконы, сменялся
холодными комнатами, в которых он жил вместе с семьей.
Я видел монахов, по пояс закопанных в землю, голодавших,
питавшихся крохами, чтобы только не умереть. Я чувствовал запах глины, запах
разлагавшейся плоти. Омерзительный путь к спасению! А он принадлежал тому миру,
полувлюбленный в кельи аскетов и в голодающих отшельников, и отличался от них
только одним: талантом. Он умел рисовать.
На мгновение появились его работы, одна за другой:
одухотворенные лица Христа, Марии, нимбы, инкрустированные бесценными
каменьями. Богатства мрачного, безрадостного монастыря. И звучный, непристойный
хохот отца, желавшего, чтобы сын оставил монастырь и поехал с ним в степи, где
бесчинствовали татары.
Правитель, князь Михаил, хотел послать отца Амадео в степи.
Дурацкая затея! Монахи протестовали: им не хотелось, чтобы отец подвергал
Амадео такой опасности. Монахи завернули икону и отдали мальчику. Из тьмы и
горечи монастыря Амадео внезапно попал на свет.
Я остановился. Я понял его: узнал, откуда в его душе
появилась беспросветная, безнадежная мрачность, увидел, что его воспитывали в
голоде и непомерной строгости.
Я пронзил свою плоть и притянул к шее его голову.
– Пей, – велел я и направил его, прижав губами к
ране. – Пей.
Наконец он послушался и изо всех сил потянул в себя кровь.
Он знал достаточно, чтобы страстно жаждать продолжения. И теперь кровь лилась
безудержным потоком, а он жадно глотал. Я закрыл глаза и испытал восхитительное
ощущение, неведомое мне с той давней ночи, когда я дарил кровь божественной
Зенобии, дабы передать ей силу.
– Будь моим сыном, Амадео, – шептал я в забытьи. –
Моим навсегда. Я никого не любил так, как тебя.
Я отстранил его от раны и, невзирая на протестующий вскрик,
еще раз впился в его шею. И выпил теперь уже смесь его и моей крови. Яда больше
не было.
И вновь я увидел иконы, тускло освещенные коридоры
монастыря, а потом – падающий снег, двух лошадей и Амадео с отцом. Амадео
держал в руках икону, монахи бежали рядом, объясняя, что ее нужно повесить на
дерево, что татары сочтут ее чудом. Амадео, несмотря на возраст и совсем
детскую внешность, оказался отважным всадником и с непокрытой головой дерзко
пробивался сквозь снег и ветер – не зря князь Михаил выбрал его в пару отцу и
послал обоих с важным поручением.
«Итак, ты поехал навстречу гибели. Отвернись и забудь.
Теперь ты знаешь все. Посмотри на чудесную картину на стене, Амадео. Взгляни,
какие богатства я тебе подарил. Узри славу и добродетель, кроющиеся в
красоте, – они разнообразны и многолики».
Я отпустил его.
Амадео обратил взор на картину.
– Пей, – снова приказал я, прижав горло к его губам.
Но он не нуждался в наставлениях, ибо знал все тайны Крови,
и вновь прильнул к моей плоти.
Сколько раз передавали мы друг другу кровь? Не помню. Знаю
лишь, что никогда прежде я не исполнял сей ритуал от начала до конца, не считая
ночи в роще друидов, а потому предпочел не полагаться на случай. При всем
желании я не мог бы создать вампира сильнее.
Пока он пил, я раскрывал ему свои тайны, преподавал уроки,
объяснил, какие таланты он со временем приобретет. Я поведал ему о давней любви
к Пандоре, рассказал о Зенобии, об Авикусе, о Маэле. Я открыл ему все. Кроме
последней тайны.
Хвала богам, я сохранил ее!
Все кончилось задолго до наступления утра. Его кожа чудесным
образом побелела, а темные глаза засияли новым светом. Я провел пальцами по
каштановым волосам. Он опять улыбнулся искушенной улыбкой, излучавшей спокойное
торжество.
– Все позади, Мастер, – сказал он, словно обращался к
ребенку.
Мы вместе вернулись в спальню, где он облачился в нарядный
бархатный костюм, и отправились на охоту.
Я научил его, как подыскивать жертвы, как пользоваться
Мысленным даром, чтобы постичь степень их вины. Я был рядом, пока его тело
расставалось с жизнью, обретая бессмертие.
Оказалось, что сила Амадео попросту огромна: он выдержал
каждое испытание, и я не сомневался, что совсем скоро он обретет и Заоблачный
дар. Он не только мог читать в душах смертных, но и с успехом завораживал их,
полностью подчиняя своей воле.
Естественно, что его мысли отныне были для меня
закрыты, – с этим изменением в наших отношениях я смирился с трудом. С
Пандорой в свое время случилось то же самое, но я надеялся, что мы с Амадео
избежим подобной участи.