— Просто пытаюсь выстроить географическую карту, — пояснил
я.
— А сенатор Брокден в Вашингтоне?
— Нет. Он вернулся в Висконсин и сейчас забился в берлогу в
северной части штата. С ним четверо моих парней.
— Понятно.
Я сварил еще кофе и уселся снова. Мне вообще не нравилось
это дело, и я решил не браться за него. Хотя мне и не нравилась необходимость
сказать Дону решительное «нет». Его поручения стали важной частью моей жизни, а
это было не просто работой для ног. Оно было для него, очевидно, важным, и Дону
хотелось, чтобы я взялся за него. Я решил поискать лазейку, найти какой-нибудь
способ свести дело к какому-то подобию работы телохранителя в процессе развития
расследования.
— Кажется весьма своеобразным, — заметил я, — что Брокден
единственный, кто боится своего детища.
— Да.
— …И что он не называет причин этого.
— Верно.
— Плюс его состояние и то, что доктор сказал о влиянии его
состояния на его разум.
— У меня нет сомнений, что он невротик, — сказал Дон. —
Погляди на это.
Он дотянулся до пальто и вытащил пачку бумаг. Порывшись в
них, он извлек единственный лист, который предал мне.
Это был обрывок бланка Конгресса, судя по тексту сверху, а
на нем было нацарапано послание.
«Дон, — гласило послание, — мне нужно увидеть тебя. Чудовище
Франкенштейна только что вернулось оттуда, куда мы загнали его, и оно ищет
меня. Будь проклята вселенная, пытающаяся замучить меня! Позвони мне между 8 и
10. Джесс».
Я кивнул, протянул было лист назад, но затем придвинул
снова. Сатана тебя побери!
Я отхлебнул кофе. Мне казалось, что я давным-давно поджидал
подобное дело, но я отметил и кое-что из того, что непосредственно обеспокоили
меня. С краю, где обычно бывают такие пометки, я увидел, что Джесси Брокден был
в комитете по наблюдению за программой Центрального банка данных. Я вспомнил,
что комитет этот был создан для разработки серии рекомендаций по
совершенствованию работы Банка. Прямо сейчас, без подготовки, я не помнил
позицию Брокдена по какому-либо спорному вопросу, в обсуждении которого он
участвовал, но — о, черт! Просто это было слишком серьезным, чтобы его можно
было изменить, и, существенно, сейчас. Но Центральный банк был единственным
реальным чудовищем Франкенштейна, которое меня беспокоило, и там всегда была
возможность… С другой стороны… вот черт, опять! Что, если я позволю ему
погибнуть, когда мог бы спасти, и он был бы тем, кто?..
Я еще отхлебнул кофе. Закурил новую сигарету.
Должен был быть способ выполнить это задание так, чтобы Дэйв
даже близко не был замешан. Я мог бы перво-наперво переговорить с Лейлой
Закери, поглубже копнуть убийство Барнса, собрать самые последние известия о
развитии всех дел, побольше разнюхать о корабле в Заливе… Я бы сумел добиться
кое-чего, даже если бы это кое-что было опровержением теории Брокдена, и без
того, чтобы наши с Дэйвом тропки пересеклись.
— Все, что есть на Палача? — спросил я.
— Здесь, справа.
Он положил данные наверх.
— Полицейский отчет об убийстве Барнса?
— Здесь.
— Адреса всех, кто замешан в деле и некоторые подробности о
них?
— Здесь.
— Место или места, где я могу разыскать вас в течение
нескольких следующих дней — в любой час? В этом деле может потребоваться
координация некоторых действий.
Он улыбнулся и достал ручку.
— Рад побывать у вас на борту, — сказал он.
Я протянул руку и постучал по барометру. Затем тряхнул
головой.
Звонок разбудил меня. Рефлекторно перенесясь через комнату,
я включил звук.
— Да?
— Мистер Донни? Восемь часов.
— Спасибо.
Я повалился в кресло. Меня можно охарактеризовать как
человека с поздним зажиганием. Каждое утро я раскачивался понемногу. Основные
желания медленно потекли по серому веществу. Медленно я протянул свою лапу и
щелкнул когтями по паре номеров. Потом прокаркал заказ — завтрак и побольше
кофе — обладательнице ответившего мне приятного голоса. Получасом позже я уже
мог рычать. Затем вышел, покачиваясь, в то место, где течет вода, чтобы
обновить свои контакты.
Несмотря на то, что в крови гуляло нормальное количество
адреналина и сахара, я почти не спал предыдущей ночью. Я закрыл лавочку после
ухода Дона, набил карманы всем, в чем может появиться острая нужда, покинул
«Протей», отправился в аэропорт и сел в самолет, который унес меня в Сент-Луис
в спокойные часы темноты. Я не спал во время полета, размышляя о деле, о той
задаче, решить которую я прибыл к Лейле Закери. По прилету я устроился в мотель
аэропорта, оставил записку с просьбой разбудить меня в определенный час и
провалился в сон.
Пока я ел, я пересмотрел записи, которые дал мне Дон.
Лейла Закери в настоящее время была одинока, разведясь со
своим вторым мужем чуть менее двух лет назад; ей сорок шесть, живет она в
квартире вблизи госпиталя, в котором работает. К досье было прикреплено фото
давности этак десятилетней, и, судя по всему, Лейла была светлоглазой
брюнеткой, комплекцией где-то между полнотой и толщиной, с фантастическими
стеклами, оседлавшими вздернутый нос. Она опубликовала немало книг и статей с
заголовками о всяких умопомешательствах, функциях, трудах, социальных
контекстах и так далее.
У меня не было времени на то, чтобы действовать своим
обычным методом, становясь полностью новой личностью, существование которой
подтверждает вся его история в Центральном банке данных. Только имя и легенда —
и все. Хотя на этот раз не казалось необходимым даже это. На этот раз разумным
подходом казалось нечто приближенное к настоящей правдивой истории.
Я воспользовался общественным транспортом, чтобы добраться
до ее дома. Я не стал предварительно звонить, потому что отказать во встрече
голосу в телефонной трубке куда проще, чем пришедшему человеку.