— Потому что тогда потребовалось бы назвать причину его
страха.
— А это было…
— Он не объяснил ее и мне.
— А каким тогда образом мы должны выполнить эту работу, по
его мнению?
— Он сказал мне, что рассчитывает наметить свой собственный
план. Он хотел, чтобы было сделано две вещи, и ни одна из них не требовала
полного изложения всей истории. Он желал, чтобы его обеспечили надежными
телохранителями и он желал обнаружить Палача, чтобы избавиться от него. О
первой части я уже позаботился.
— И вы хотите, чтобы я взялся за вторую?
— Верно. Вы укрепили меня во мнении, что вы именно тот
человек, который предназначен для этой работы.
— Я вижу. А вы понимаете, что если эта штука действительно
обладает разумом, то все это будет смахивать на убийство? Если же это не так,
конечно, то тогда остается только уничтожение дорогостоящего имущества,
находящегося в собственности правительства.
— Как вы это оцениваете?
— Я оцениваю это как работу, — ответил я.
— И вы беретесь за нее?
— Мне нужно побольше фактов для того, чтобы принять решение.
Например
— кто ваш клиент? Кто эти другие операторы? Где они живут?
Что они делают? Что…
Он поднял руку.
— По первому вопросу, — ответил он. — Почтенный Джесси
Брокден, сенатор от Висконсина — это наш клиент. Сведения, конечно, секретные,
как и все другие.
Я кивнул.
— Я помню его, он был связан с космической программой перед
тем, как ушел в политику. Хотя подробностей я не знаю. Но ему было настолько
легко получить защиту от правительственных организаций…
— Для получения ее он, очевидно, должен был сказать нечто
такое, о чем не желал бы говорить. Возможно, это нанесло бы урон его карьере. Я
точно не знаю. Он не хотел этого. Он выбрал нас.
Я снова кивнул.
— А как насчет других? Они тоже выбрали нас?
— Совсем наоборот. Они даже вообще не поддержали
предположение Брокдена. Они, похоже, сочли, что у сенатора это что-то вроде
паранойи.
— Насколько хорошо они знали друг друга в последнее время?
— Жили в различных частях страны и годами не виделись. Хотя
случайные встречи и были.
— Весьма слабые основания для подобного диагноза.
— Один из них — психиатр.
— Ого! Который?
— Лейла Закери — так ее звать. Живет в Сент-Луисе. Работает
там же, в госпитале.
— Никто из них не обращался к властям — федеральным или
местным?
— Верно. Брокден вышел на контакт после того, как узнал о
Палаче. Он был тогда в Вашингтоне. Отправил известие о возвращении его и
затребовал сообщение об убийстве. Он попробовал разыскать всех своих бывших
сослуживцев, узнал в процессе поисков о Барнсе, вышел на меня, а затем
попытался уговорить остальных отдаться под мою защиту. Но они не согласились.
Когда я разговаривал с доктором Закери, она указала мне — очень вежливо — что
Брокден очень больной человек.
— Что у него?
— Рак. Поражен позвоночник. Это уже неизлечимо, когда рак
поражает его и внедряется внутрь. Он даже сказал мне — как-то так выразился —
что ему необходимо протянуть где-то месяцев шесть, чтобы закончить доработку
очень важной части законодательства — нового уголовного реабилитационного акта
— и я допускаю, что это выглядело идеей параноика. Но черт бы меня побрал, кто
бы не свихнулся в такой обстановке? Доктор Закери, например, все это расценила
именно так, хотя и не связывала убийство Барнса с Палачом. Она считает, что это
был вульгарный грабитель, которого вспугнули
— и он, естественно, перепугался и убил хозяина.
— Значит, она не боится Палача?
— Она сказала, что ей-то куда больше известно о психике
Палача, чем кому бы то ни было, и она поэтому не особенно беспокоится.
— А как насчет другого оператора?
— Он сказал, что доктор Закери может превосходно разбираться
в психике Палача, и что сам он больше всех знает о мозге этого существа и что
совсем не беспокоится.
— Кого вы имеете в виду?
— Дэвид Фентрис — инженер-консультант в области электроники
и кибернетики. Он действительно немало потрудился при создании Палача.
Я встал и сходил за кофейником. Не то, чтобы я страшно
захотел опрокинуть чашечку как раз сейчас. Но я услышал знакомое имя: мне
пришлось в свое время поработать с Дэвидом Фентрисом. И он некоторое время
участвовал в космической программе.
Около пятнадцати лет тому назад Дэйв был связан с проектом
Центрального банка данных — именно тогда мы и познакомились. И хотя у многих из
нас заметно изменялись взгляды на свою работу по мере того, как мы добивались
все большего и большего прогресса, Дэйв все оставался по-прежнему неукротимым
энтузиастом. Жилистый, с седыми коротко подстриженными волосами, сероглазый, в
очках с роговой оправой и тяжелыми стеклами, постоянно колеблющийся между
рассеянностью и взведенностью, стремительностью, он имел привычку выражаться полусформулированными
мыслями на бегу, так что вы могли начать думать о нем, как о представителе той
породы людей, которые добрались до поста с небольшой властью за счет подкупа и
интриг. Тем не менее, если вы подольше присматривались к нему, мнение ваше изменилось
бы — он умел прогонять рассеянность и жестко брать себя в руки. К тому времени,
когда он заканчивал дело, вы весьма недоумевали, как это не смогли разглядеть
всего этого давным-давно и почему парень вроде него до сих пор находится на
такой незначительной должности. А еще позже вас могло поразить то, каким
печальным кажется он в то время, когда не пылает энтузиазмом насчет
чего-нибудь. Сила духа его была чересчур высока для небольших проектов, в то
время как значительные предприятия нуждались в ком-то более хладнокровном. Так
что меня не удивило, что выше консультанта он так и не поднялся.
Больше всего меня занимало теперь, конечно, то, помнит ли он
меня. Правда, внешне я изменился, личность стала более зрелой (во всяком
случае, я на это надеялся), поменялись и привычки. Но хватит ли этих перемен,
если в ходе расследования придется столкнуться с ним? Мозг, прятавшийся за
очками в роговой оправе, был способен много чего сделать даже с более
ничтожными данными.
— Где он живет? — спросил я.
— В Мемфисе… А в чем дело?