Запись в дневнике Марии, сделанная в день знакомства со
швейцарцем:
Все мне подсказывает, что я готова совершить ошибку, но не
ошибается тот, кто ничего не делает. Чего хочет от меня мир? Чтобы я не
рисковала? Чтобы вернулась туда, откуда пришла, и не осмелилась сказать жизни
«да»?
В одиннадцать лет, в тот день, когда мальчик спросил, нет ли
у меня лишней ручки, я совершила ошибку. Именно тогда я поняла, что жизнь не
всегда дает вторую попытку и что подарки, которые иногда она тебе преподносит,
лучше принимать. Да, я рискую, но не больше, чем решившись сесть в автобус,
привезший меня в Рио, – ведь он мог попасть в аварию. Если я должна
хранить верность кому-то или чему-то, то в первую очередь – самой себе. Если
ищу любви истинной и большой, то сначала надо устать от мелких чувств,
случайных романов. Мой ничтожный опыт учит меня: никто не владеет ничем, все на
свете призрачно и зыбко – и это касается и материальных благ, и духовных
ценностей. Человек, которому случалось терять то, что, как ему казалось, будет
принадлежать ему вечно (а со мной такое бывало часто), в конце концов
усваивает, что ему не принадлежит ничего.
А если мне ничего не принадлежит, я не могу тратить свое
время на заботы о том, что не мое; лучше жить так, словно сегодня – первый (или
последний) день твоей жизни.
* * *
На следующий день, в присутствии Маилсона,
переводчика-телохранителя, который теперь называл себя еще и ее импрессарио,
Мария сказала, что принимает предложение – если получит документ, заверенный в
консульстве. Швейцарец, для которого такое условие было, по всей видимости, не
в новинку, ответил, что и сам этого хочет, поскольку для работы в его стране
нужна официальная бумага, где черным по белому было бы написано – никто, кроме
нее, не сможет делать то, что собирается делать она. Достать такой документ
нетрудно – у швейцарских женщин нет призвания к самбе. Они отправились в центр
города, и Маилсон потребовал комиссионные – 30 процентов от полученных Марией
500 долларов.
– Сейчас идет неделя выплат. Одна неделя, понимаешь? Ты
будешь получать 500 долларов в неделю, но уже без вычетов, потому что я беру
деньги только с первой выплаты.
До этой минуты предстоящее путешествие, сама мысль о том,
чтобы куда-то уехать, – все казалось нереальным, чем-то вроде мечты, а
мечта – штука очень Удобная, потому что мы вовсе не обязаны осуществлять то, о
чем мечтаем. Мы избавлены от риска, от горечи неудач, от тяжких минут, а
состарившись, всегда можем обвинить кого-нибудь – родителей ли (это бывает чаще
всего), супругов, детей – в том, что не добились желаемого.
И вот возникает шанс, на который мы так надеялись, но лучше
бы он не возникал! Как сможет она достойно ответить на вызов жизни, ей
неведомой, как сумеет избежать опасностей, о которых даже не подозревает? Как
оставит все, к чему так привыкла? Почему Пречистая Дева простерла свою щедрость
уж так далеко?
Мария утешала себя тем, что в любую минуту сможет отказаться
от этой затеи, обратить все дело в шутку, заявить, что не несет никаких
обязательств, – дескать, просто хотела новых впечатлений, чтобы,
вернувшись домой, было что рассказать. В конце концов, живет она за тысячу
километров отсюда, в бумажнике у нее – 350 долларов, и, если завтра она решит
собрать чемоданы и сбежать домой, ее никогда не найдут.
* * *
Вечером того дня, когда они ходили в консульство, Марии
захотелось пройтись одной по берегу моря, разглядывая детей, волейболистов,
нищих, пьяниц, продавцов кустарных поделок (типично бразильских сувениров,
изготовленных, правда, в Китае), тех, кто бегал трусцой или занимался
гимнастикой в чаянии отогнать старость, иностранных туристок, мамаш, пестующих
своих чад, пенсионеров, играющих в карты. Вот она приехала в Рио-де-Жанейро,
побывала в ресторане самого наипервейшего разряда, в швейцарском консульстве,
познакомилась с иностранцем, с его переводчиком, получила в подарок платье и
туфли, которые в ее городке никому – никому решительно – были не по карману.
А что теперь?
Она глядела на линию горизонта, за которым скрывался
противоположный берег моря; учебник географии утверждал, что, если двигаться по
прямой, окажешься прямо в Африке, где львы и гориллы. А если отклониться
немного к северу, попадешь в волшебное царство под названием Европа, где стоят
Эйфелева башня, и башня Пизанская, и Диснейленд. Что она теряет? Как и всякая
бразильянка, она научилась танцевать самбу раньше, чем выговаривать слово
«мама»; не понравится – всегда можно вернуться. Тем более что она уже усвоила –
подвернувшуюся возможность надо использовать.
Слишком уж часто говорила она «нет» в тех случаях, когда
хотела бы сказать «да». Слишком твердо решалась испытать лишь то, что можно
будет взять под контроль, – вот хоть ее романы, к примеру. Теперь она
стояла перед неизведанным – таким же неведомым, каким было это море для тех,
кто впервые отправлялся по нему в плаванье: это она помнила по школьным урокам
истории. Конечно, можно сказать «нет» и на этот раз, но не будет ли она до
конца дней корить себя, как после той истории с мальчиком, спросившим, нет ли у
нее лишней ручки, и исчезнувшим вместе с первой любовью? Можно сказать «нет»,
но почему бы не попробовать на этот раз сказать «да»?!
По одной простой причине: она – девушка из глухой провинции,
она ничего в жизни не видела и не знала, и за душой у нее не было ничего, кроме
средней – более чем средней – школы, могучей культуры телесериалов и
убежденности в своей красоте. Этого явно недостаточно, чтобы смотреть жизни в
лицо.
Она видела, как несколько человек, смеясь, смотрят на волны,
а войти в море боятся. Всего два дня назад и она была такой же, как они, а
теперь ничего не боится, бросается в воду, когда захочет, словно родилась в
здешнем краю. Может быть, и в Европе произойдет то же самое?
Она произнесла про себя молитву, снова прося у Пречистой
совета, и через минуту решимость окрепла в ней – она почувствовала себя под
защитой. Да, всегда можно вернуться, но не всегда выпадает шанс уехать так
далеко. Стоит рискнуть, если на одной чаше весов – мечта (особенно если
швейцарец не передумает), а на другой – двое суток обратного пути в автобусе
без кондиционера.
Мария так воодушевилась, что, когда он снова пригласил ее
поужинать, попыталась придать себе томно-чувственный вид и даже взяла его за
руку, которую швейцарец тотчас отдернул. И вот тогда – со смешанным чувством
страха и облегчения – она поняла, что дело затевается серьезное.
– Звезда самбы! – сказал он. – Красивая
звезда бразильской самбы! Ехать – через неделя!
Все было чудом, но это «через неделю» выходило уже за все
мыслимые рамки постижения. Мария объяснила, что не может принять такое решение,
не посоветовавшись с родителями. Тогда швейцарец сунул ей под нос копию
подписанного ею документа, и тут она испугалась по-настоящему.
– Контракт!