Победитель остается один - читать онлайн книгу. Автор: Пауло Коэльо cтр.№ 71

— Идем. Путь свободен.

Женщина, которой она только что написала эти сердечные слова, читает их и протестует:

— Это же не автограф! Мне нужно ваше имя, чтобы можно было потом узнать на фото!

Габриэла делает вид, что не слышит — ничто на свете не в силах испортить этот волшебный миг.

Они начинают восхождение на этот высший европейский подиум; полиция окружает их плотным заслоном, хотя публика осталась далеко позади. По обе стороны укрепленные на фасаде исполинские плазменные экраны показывают простым смертным, толпящимся снаружи, что же происходит в этом святилище. Откуда-то доносятся истерические крики, бешеные рукоплескания. Дойдя до более широкой ступени — это нечто вроде площадки, Габриэла видит новую толпу фотографов, одетых, в отличие от своих коллег внизу, в строгие костюмы: они громогласно выкликают имя Звезды, прося его повернуться сюда, нет, сюда, еще немного вправо, чуть-чуть влево, взглянуть вверх, посмотреть вниз. Мимо проходят, поднимаются по ступеням другие пары, но они фотографов не интересуют, а Звезда, сохраняя нетронутым весь свой гламурный блеск, изображает легкую небрежность и пошучивает, показывая, что вовсе не напряжен и ему это все не в новинку.

Габриэла замечает, что и она сама привлекает внимание; ее имя не выкрикивают (оно ведь никому и неизвестно), но, полагая, что это — новое увлечение знаменитого актера, просят подойти поближе, чтобы можно было снять их вместе (и Звезда на несколько секунд придвигается к ней, сохраняя, тем не менее, благоразумную дистанцию и избегая соприкосновения).

Да, они сумели отстать от кинодивы! Она в эту минуту уже в дверях Дворца здоровается с президентом фестиваля и мэром Канн.

Звезда жестом показывает, чтобы Габриэла продолжала подниматься по ступеням. Она повинуется.

Смотрит вверх и видит еще один огромный экран, помешенный с таким стратегическим замыслом, чтобы люди могли видеть самих себя. Из динамиков доносится голос, возвещающий:

— А сейчас мы приветствуем…

И звучит имя Звезды и название его самого знаменитого фильма. Потом ей расскажут, что все, уже находящиеся в зале, видят по внутренней сети ту же самую сцену, что появляется на плазменных панелях снаружи.

Они поднимаются по ступенькам, доходят до дверей, приветствуют президента и мэра и входят во Дворец. Вся процедура заняла не больше трех минут.

Звезду немедленно обступают, со всех сторон окружают люди, мечтающие восхититься им вблизи, обменяться несколькими словами, сфотографироваться (этой слабости — сниматься со знаменитостями — подвержены даже избранные). Здесь, внутри, очень жарко. Габриэла опасается, как бы не поплыл макияж…

Макияж!

Ах, боже мой, она совсем забыла! Ведь ей надо сейчас выйти в левую дверь, и там, кажется, ее будут ждать. Механически переставляя ноги, спускается по лестнице, проходит мимо двоих или троих охранников. Один осведомляется: «Покурить выходите? К началу показа вернетесь?» Она отвечает: «Нет», — и идет дальше.

Минует еще сколько-то металлических барьеров, но никто больше ни о чем ее не спрашивает, никто не удивляется, что она выходит оттуда, куда все так неистово стремятся. Она видит со спины огромную толпу — люди продолжают размахивать руками и вопить, приветствуя нескончаемую вереницу подъезжающих один за другим лимузинов. Какой-то человек подходит к Габриэле, спрашивает, как ее зовут, просит следовать за ним.

— Можете подождать минутку?

Тот явно удивлен, но кивает. Габриэла не сводит глаз со старинной карусели, которая, должно быть, стоит здесь с начала прошлого века. Карусель вертится, дети на лошадках и слонах то поднимаются, то опускаются.

— Ну, что, пойдем? — деликатно спрашивает мужчина.

— Еще минутку…

— Мы опоздаем.

Но Габриэла, уже не в силах сдержаться, плачет навзрыд — сказались три минуты только что пережитого ужаса и предельного напряжения. Забыв про макияж — поправят как-нибудь, она, содрогаясь всем телом, плачет горько и безутешно. Мужчина протягивает ей руку, чтобы оперлась и не споткнулась на своих высоких каблуках, и оба идут по площади, выводящей на набережную Круазетт; шути толпы за спиной постепенно стихает, зато рыдания становятся все громче, словно она решила сразу пролить все невыплаканные слезы этого дня, недели, всех лет, заполненных мечтами об этой минуте, промелькнувшей так стремительно, что она не успела понять, что же все-таки произошло.

— Простите, — говорит она своему спутнику.

Он гладит ее по голове и улыбается ласково, жалостливо и понимающе.

И вот он наконец понял: нельзя добиваться счастья любой ценой — жизнь и так воздала ему сверх меры, и теперь уже можно признать, что она была на редкость щедра к нему. Отныне и уже до конца дней своих он посвятит себя тому, чтобы извлекать сокровища, таящиеся в его страдании, и каждую радостную минуту проживать, как если бы она была последней.

Он победил искушения. Он защищен духом девочки, так проницательно разгадавшей его миссию, а теперь постепенно открывающей ему глаза на истинные цели его пребывания в Каннах.

Покуда он сидел в этой пиццерии, вспоминая услышанное на пленках. Искушение обвинило его в том, что он — сумасшедший, способный уверовать, будто во имя любви все позволено. Но слава Богу, это длилось всего несколько минут, а теперь они остались позади.

Он совершенно нормален. Дело, которым он занимается, требует умения планировать и договариваться, четкости и самодисциплины. Многие его друзья сетуют, что в последнее время он стал каким-то отчужденным и сторонится людей: им невдомек, что так было всегда.

А то, что он бывал на праздниках и торжествах, свадьбах и крестинах, притворялся, будто ему интересно играть в гольф по воскресеньям, — это всего лишь способ добиться своих профессиональных целей. Ему всегда была отвратительна так называемая светская жизнь, когда люди прячут за улыбками душевное уныние. Не составило труда очень скоро понять, что Суперкласс так же зависим от своего успеха, как наркоман — от своей отравы, и несравненно несчастней тех, у кого нет ничего, кроме дома, сада, где играют дети, тарелки супа на столе, очага, где зимой пылает огонь. Те хоть сознают свои пределы и границы, понимают, что жизнь коротка, а потому не видят смысла в том, чтобы идти дальше.

Суперкласс пытается продавать свои ценности. Нормальные, обычные люди жалуются, что небеса к ним несправедливы, завидуют власть имущим, страдают, глядя, как развлекаются другие. И не могут постичь, что никто и не развлекается: все озабочены, не уверены в себе, все скрывают за своими драгоценностями, автомобилями, толстыми бумажниками тяжелейший комплекс неполноценности.