– Исключено. Со мной вам не выжить… Про
девушку не забудь! Найди ее для меня! Слышишь?
– Кто эта девушка? – быстро спросила
Улита, ощутив женским чутьем, что момент сейчас верный.
– Ты уверена, что готова это услышать?
Ведьма поспешно заверила, что готова.
– Ну смотри!
Арей оглянулся, притянул к себе Улиту,
ручищей, перемазанной сажей, провел сверху вниз по ее лицу и губам. Затем
пальцем начертил на лбу у нее руну.
– Если тебя будут пытать – ты все забудешь. Попытаешься
рассказать кому-нибудь – умрешь, – предупредил он хрипло. – Она моя
дочь!..
Настырный голос Чимоданова пробился точно
сквозь мокрую вату. Страшное пятно штукатурного лица размазалось и сложилось в
скуластую, въедливую физиономию с крепким лбом и ежовыми колючками жестких
волос.
– Чего ты молчишь? Что было потом? –
удивился Петруччо.
Судя по нетерпению в голосе, вопрос повторялся
раз в десятый.
– Арей ушел, а уже через полчаса вывезли
уцелевший архив и начался снос. Сдается мне, у Лигула всё было готово, –
рассеянно ответила Улита.
Она неотрывно смотрела на сдающий задом
экскаватор, ковшом безжалостно сгребавший обломки ее воспоминаний.
– Но зачем мраку сносить свою
резиденцию? – озадаченно спросил Чимоданов, желая узреть в действиях
Лигула последовательную логику.
Согнутым пальцем Улита ударила себя по лбу с
такой энергией, что на нежной коже лба остался полукруг ногтя.
– Ты еще не понял? Резиденция мрака тут! У
каждого в башке! А это всё дрянь, игрушечки! – не найдя верного слова, она
оглянулась на засыпанный битым кирпичом пролом между домами и внезапно сухо,
точкой-крапиной плюнула на асфальт. – Один дом поломали, другой построили!
Спорю и месяца не пройдет, а тут уже отгрохают что-нибудь псевдостаринное, с
беззвучными лифтами, видеокамерами и вежливой до стерильности охраной… Не век
же Прашечке жить в квартире дохлой гадалки!
– Почему именно Прасковья? Чего Лигул с ней
возится? Не такая уж она, в сущности, и негодяйка! Зачем делать ее
повелительницей мрака? – завистливо спросила Ната.
Улита ухмыльнулась.
– Ну повелительница-то она больше для
декорации. На самом деле Праша нужна Лигулу для куда более крупной игры. Как
Чимоданов выращивал для него вирусы гриппа (ну да это мелочи!), так и в
Прасковье он пытается взрастить новый духовный вирус. Прасковья не различает
добра и зла. Не чувствует разницы между «хочу» и «надо».
– Мало ли кто чего не чувствует! Многие не
чувствуют! – сказала Вихрова.
– Нет. Почти все понимают, что можно, а чего
нельзя. Даже самые отвязанные. Но уступают своему слабоволию и скатываются.
Прасковья же не понимает искренне, как дальтоник не ощущает разницы между
красным и зеленым. Она вся во власти своих чувств и желаний. Когда ей чего-то
хочется, она желает этого всей душой, очень целостно, с огромной убежденностью,
что она все это получит, оттого и эти невероятные всплески эмоций.
Ната слегка дернула Улиту за рукав выше локтя
и, когда та повернулась, незаметно показала ей на кого-то.
В любопытствующей толпе, следящей за сносом,
мелькнула гнутая фигура, похожая на знак доллара. Верхним полукругом служила
склоненная к земле шея и голова, а нижним – выступающий животик. Это был даже
не Тухломон, а другой, совсем жалкий и неудачливый комиссионер, в иное время
вползавший в резиденцию едва ли не на животе. Теперь же вид у комиссионера был
вызывающий, как у побитой, со скверным характером собачонки, встретившей,
допустим, собаку, задние лапы которой переехало автобусом, и понявшей, что вот
здесь и на ней можно оторваться и отлаяться на всю оставшуюся жизнь.
– Не здоровается! В упор не видит! –
возмутилась Ната. – А раньше, бывало, четыре раза в день встретит и четыре
раза «здрасьте!» скажет. Такая прямо лапочка – один голый восторг!
– А ты как хотела? – спросила
Улита. – После того, что Лигул сделал с Ареем, ни один комиссионер нас
слушаться не будет. Только вредить и гадить. Хочешь понравиться новому
начальнику? Попрыгай на могиле старого!.. Ну всё! Поглазели на снос и хватит!
Пехота, за мной!
Улита с усилием оторвала от асфальта две
набитые сумки и направилась в сторону перегораживающего Большую Дмитровку
временного заборчика.
– Ты куда-то идешь, да? – крикнул Мошкин,
догоняя ее.
Ведьма не оспаривала очевидное.
– Куда-то иду, прозорливый ты мой! –
согласилась она.
– А куда?
– Подальше отсюда! Пока о нас не вспомнили, но
обязательно вспомнят.
– Разве можно спрятаться от мрака? –
усомнился Евгеша, возвращаясь, чтобы взгромоздить на себя желтый
«Гранд-каньон».
Неправильно загруженный, с легкими вещами
снизу и тяжелыми вверху, рюкзак заваливал его то в одну, то в другую сторону.
Улита остановилась и, поставив на асфальт одну
из сумок, промокнула рукавом потный лоб.
– Спрятаться нельзя, но попытаться не
светиться можно… Уф, не могу больше это переть! Сил моих нетути! Вихрова!
Ната подошла, легко катя за собой чемодан на
колесиках.
– Да?
– Видишь у гаишной машины строгого дядю с
палочкой? Иди ему улыбнись!
– Зачем? – не поняла Ната.
– Как зачем? Я тут прикинула, что мы поедем с
мигалкой! У меня и так куча проблем. Заработать к ним еще и позвоночную грыжу я
не хочу.
– А Мамай?
– Мамая я вызывать не буду. Если ты не забыла,
он тоже комиссионер. Мы поставим его в неловкое положение. Ну всё, топай!
Вещи в гаишную машину втолкнулись еле-еле.
Багажник заняли грандиозный рюкзак Мошкина и чемодан Наты. Рюкзак Петруччо
вместе с хозяином забили все переднее сиденье. Полосатые сумки Улиты пришлось
хитроумно привязывать сзади вторым ярусом, открыв багажник. Когда это было
сделано, милицейская машина приобрела двусмысленный вид, особенно в комплекте с
мигалкой, которую Улита непременно пожелала включить.
Видя, во что превратился его автомобиль,
гаишник ощутимо страдал, усиленно подбадриваемый улыбками Наты.
– На вокзал! – сказала Улита, откидываясь
на спинку заднего сиденья.
Гаишник повернул ключ в замке зажигания.
– На какой? В Москве их девять, считая
Савеловский! – уточнил он.
– Как не странно, на любой! Но только с одной
оговоркой: очень-очень быстро! – сказала ведьма.