Был в кассе и еще один человек – щеголеватый
блондин с идеальным сияющим прибором. Этот стоял в углу, у конторки, и что-то
переписывал в растрепанную учетную книгу.
– Шабат шолом, —поздоровался Матвей
Бенционович по случаю приближающейся субботы. Молодой человек прошелестел:
– Здравствуйте.
Взгляд у него был мягчайший, прямо шелковый.
Ростовщик же только кивнул. Посмотрел на
вошедшего еще раз, подольше, и протянул руку ладонью кверху.
– Показывайте.
– Что показывать? – удивился Бердичевский.
– Что принесли, то и показывайте.
– С чего вы взяли, будто я вам что-то принес?
Голосовкер закатил глаза, вздохнул и
терпеливо, как малахольному, объяснил:
– Ко мне приходят либо-либо. Либо чтоб взять
ссуду, либо чтоб заложить вещь. Вы же не цудрейтер,чтобы думать, будто я дам
ссуду незнакомому человеку? Нет, вы не цудрейтер.Еврей, если он цудрейтерили,
выражаясь культурно, идиот, не носит шляпу-котелок за двенадцать рублей и
пиджак английского твида за сорок или даже сорок пять целковых. Значит, вы
принесли вещь. Ну, что там у вас? Золотые часы? Кольцо с камнем?
Он сдвинул очки на кончик носа, вместо них
спустил со лба на глаз лупу, пощелкал пальцами.
– Давайте, давайте. Я, конечно, не цадик и не
раввин, но в пятницу вечером хожу в синагогу, а потом пою «Шалом алейхэм,
мал`ахэй га-шалом»и сажусь за праздничный стол. Кеша, а вы что возитесь? –
повернулся он к блондину. – Ей-богу, лучше бы я нанял какого-нибудь
еврея-безбожника, чтобы сидел в конторе в пятницу вечером и в субботу.
– Сейчас-сейчас, Эфраим Лейбович, – кротко
молвил Кеша и застрочил в книге с удвоенной скоростью. – Что-то я не вижу в
описи бирюзовых бус мадам Слуцкер. Разве она не придет их выкупать? Завтра
последний день.
– Придет, конечно, несмотря на субботу, и
будет плакать, но денег у нее нет, а значит, отдавать бусы ей не придется. Я
запираю их в сейф.
Пользуясь паузой, Матвей Бенционович
разглядывал «паука», пытаясь определить, как с таким разговаривать. Наверное,
лучше всего попасть в его же собственный тон.
– Ничего я вам не принес, мсье Голосовкер, –
сказал статский советник, и голос сам собой заплел певучую интонацию, казалось,
навсегда вытесненную долгими годами учебы и государственной службы. – Наоборот,
хочу у вас кое-чего взять.
Ростовщик убрал руку, прищурился.
– Я буду давать кое-чего незнакомому человеку,
хоть бы даже и в шляпе-котелке? По-вашему, я шлимазл?
Бердичевский сдержанно улыбнулся.
– Нет, мсье Голосовкер, вы не шлимазл.Великий
Ибн-Эзра сказал: «Если шлимазлвздумает стать гробовщиком, люди перестанут
умирать, а если шлимазлстанет продавать светильники, то перестанет заходить солнце».
У вас же с коммерцией, насколько мне известно, всё в полном порядке.
– Насколькр вам известно? – переспросил
Голосовкер. – А могу я поинтересоваться, насколько именновам известно? Вы,
извиняюсь, кто такой будете и откуда?
– Мордехай Бердичевский, – поклонился
прокурор, назвавшись именем, которое носил до крещения. – Из Заволжска. И я в
самом деле о вас много кой-чего знаю. – Заметив, как напряглось при этих словах
лицо хозяина, Матвей Бенционович поспешно добавил. – Не бойтесь, мсье Голосовкер.
Я хочу попросить у вас то, что охотно даст любой еврей, – совета.
– И вы приехали в Житомир из Заволжска, чтобы
спросить у Эфраима Голосовкера совета? – недоверчиво прищурился ростовщик.
– Вы засмеетесь, но так оно и есть.
Засмеяться Эфраим Лейбович не засмеялся, но
улыбнулся – немножко встревоженно и вместе с тем польщенно.
Бердичевский покосился на молодого человека,
который всем своим видом показывал, что занят работой, ничего вокруг не видит и
не слышит.
– Говорите, мсье Бердичевский. Кеша хороший
мальчик, а идише харц
[20],
хоть и кацап. Он знает: что сказано в этих стенах, в
этих стенах и останется.
Обладатель еврейского сердца будто и не слышал
лестной аттестации – сосредоточенно зашуршал страницами, что-то там выискивая.
Прокурор тем не менее понизил голос:
– У меня в Заволжске ссудно-кредитное
товарищество – вроде как у вас. Ну, может быть, немножко побольше.
Он показал большим и указательным пальцами,
что совсем ненамного.
– И как вам это удалось? Ведь Заволжская
губерния за чертой оседлости. Выкрестились?
– Нет, как можно, – укоризненно развел руками
Бердичевский. – Как говорится, из свиного хвоста ермолки не сошьешь. Но это,
скажу я вам, был еще тот макес.Пришлось записаться в купцы первой гильдии. Не
подумайте, что быть купцом первой гильдии – цимес мит компот.Одно свидетельство
стоило 565 рублей, да еще ведь нужно непременно вести оптовую торговлю, а какая
в нашем ремесле оптовая торговля? Не хочешь опта – плати полицеймейстеру, а лох
им ин коп
[21],
— взял грех на душу Матвей Бенционович, оклеветав честнейшего
заволжского полицеймейстера.
Сам на себя удивлялся – до чего легко из
памяти выскакивали словечки и выражения из детства.
– Э, вы еще не видели нашей полиции, –
печально улыбнулся Голосовкер. – Хуже урловя не встречал даже в Белой Церкви.
Прокурор озадаченно моргнул, потом вспомнил:
урл —это то же самое, что гой.
Однако пора было переходить к делу. И
Бердичевский осторожно начал:
– Обратился ко мне один человек. Хочет открыть
свое дело, просит ссуду в двадцать пять тысяч.
Эфраим Лейбович закатил глаза в знак уважения
к такой сумме.
– Я бы не дал, потому что человек он в
Заволжске новый и недвижимого имущества там не имеет, однако тут особенное
обстоятельство. Сам этот человек гой,дворянин, а поручительство привез от
еврея, да не какого-нибудь лайдака,а от уважаемого рава Шефаревича из вашего
города.
Голосовкер поднял брови, и Бердичевский сразу
замолчал – не последует ли какого-нибудь комментария. Нет, не последовало.