Дочерь Божья - читать онлайн книгу. Автор: Льюис Пэрдью cтр.№ 24

Талия немного поразмыслила и медленно кивнула, согласившись. Раздался далекий гул поезда. Пол под ними задрожал.

— Ладно, а что насчет Вермеера? — сказала она, указывая на картину «Иосиф открывается своим братьям в Египте».

— Вермееров. Во множественном числе, — сказала Зоя и достала другую картину, поставив ее перед первой. — Вообще-то их два.

— Зоя, — воскликнула Талия в крайнем удивлении. — Этот Вермеер… «Чудо в Галилее»… Что он здесь делает?

— Добавила его сегодня перед тем, как закончить. Он стоял в углу. Видимо, я проглядела его раньше.

— Он…

— Ага, — согласилась Зоя. — Без сомнения, еще один Меегерен. Все Вермееры в коллекции были поддельными, кроме одного, который так меня впечатлил в первый день, когда я приехала к Максу.

Хан ван Меегерен был, вероятно, одним из самых знаменитых известных фальсификаторов нашего века. Голландский художник с гениальной техникой письма и малой фантазией и вдохновением стал знаменит благодаря своим подделкам великого живописца Яна Вермеера Дельфтского. Картины предположительно «потерянного» периода жизни художника в Италии пользовались огромным спросом у многих коллекционеров и владельцев музеев. Великого мистификатора разоблачили после Второй мировой войны, когда его обвинили в сотрудничестве с нацистами и продаже национальных сокровищ Голландии. Чтобы спасти свою шкуру, Меегерен признался, что проданные им полотна — включая картину «Христос и прелюбодейка», приобретенную рейхсмаршалом Германом Герингом, — он написал сам.

— Ты уверена? — Талия спала с лица.

— Что случилось, милая? — Зоя тронула ее за плечо.

Талия с трудом справилась с нервной дрожью.

— Это моя картина.

— Не может быть, — убитым голосом сказала Зоя, — нет-нет-нет.

Талия лишь кивнула.

— Как это возможно?

— Я подумала, что раз уж все эти воротилы сюда приходят, может, мне удастся продать им что-нибудь из отцовской коллекции. Эта картина была его гордостью.

— Мне так жаль. — Зое было больно от того, как беспомощно прозвучали ее слова.

Талия помотала головой, потом подошла поближе к картине. Отошла на шаг. Долго и пристально глядела на нее, затем протяжно вздохнула и повернулась к Зое:

— Ты точно уверена?

— Хотела бы я ошибиться, — скривившись, ответила Зоя.

— Как? Откуда ты знаешь? По мне, так это два подлинных Вермеера.

Зоя кивнула.

— Я не могу объяснить, как именно у меня это получается, — начала она. — Я смотрю на вещь, она на меня воздействует, и я сразу понимаю, фальшивка это или нет.

— Воздействует?

— Об этом знает только Сет, — смущенно проговорила Зоя. Талия выжидательно смотрела на нее. Наконец ее подруга произнесла: — Я обязана тебе жизнью. Ты мне как родная сестра. Я могу тебе довериться? — Талия кивнула. — Когда я вижу цвета, смотрю на картину, то слышу звуки, — медленно проговорила Зоя.

Талия нахмурилась так, будто не понимала слов, которые говорила ей Зоя.

— Звуки?

— Красный — сравнительно низкий звук, как виолончель, а желтый — высокий, как пикколо.

У Талии от удивления приоткрылся рот.

— Я всегда слышала цвета, — продолжала Зоя. — Сколько себя помню. И думала, что у всех так. Чем старше я становилась, тем больше беспокоились мои предки. Мать решила, что я одержима бесами, и таскала меня в церковь каждое воскресенье… А отец втихушку отвел меня к дорогому психиатру, хотя наша семья никак не могла себе этого позволить, — и потом родичи ругались еще пять лет. Зато мозгоправ моментом поставил мне диагноз — синестезия.

Талия с состраданием взглянула на Зою.

— Я была так рада, что я не сумасшедшая.

— Ага, — скептически протянула Талия.

— Синестезия — совершенно безобидный перенос нервных импульсов. Примерно так же, как влезаешь в чужой телефонный разговор, воспринимаешь смешанные чувства. Некоторые синестетики чувствуют тактильный вкус, другие — запах цвета. Некоторые психоделики, типа ЛСД или пейота, оказывают похожее воздействие, но примерно один человек из 25 000 чувствует так от природы — может, потому что его мозги от рождения устроены иначе. Большинство синестетиков — женщины-левши, как я, и большая часть обладает цветным слухом — видят цвета, когда слышат звуки. Это особенность противоположная моей.

— Потрясающе, — тихо сказала Талия. — Но я думала, что сегодня для распознавания подделок используют не только интуицию, но и научные методы — знаешь, всякое радиоуглеродное датирование, спектральный анализ и прочее.

— На всякий научный подход найдется своя уловка, — улыбнулась Зоя. — Мошенничество развивается теми же темпами, что и наука. Его подгоняют жадность и амбиции… Ван Меегерен обходил высокие технологии так: брал посредственные картины XVII века и снимал слой за слоем до самой грунтовки — обычно это была серовато-желтая основа и гипс. Затем писал поверх приготовленными вручную красками, используя те же пигменты, что и Вермеер. Спектрограф бесполезен для определения подлинности пигментов. Конечно, можно обнаружить бакелит или основу на сиреневом масле, но надо знать, что ищешь. Ученые глядят в маленькое окошко, а палитра мошенника необъятна.

— Хм-м, — понимающе протянула Талия.

— Кроме того, у людей искусства обычно доминирует правое полушарие, и они неохотно применяют научные методы и инструменты, — подчеркнула Зоя. — Используют научные тесты, лишь когда возникают подозрения. Так что все равно анализ начинается с интуиции.

— Но ведь есть множество отличных экспертов по искусству, у которых нет твоей синтезии…

— Синестезии.

— Да, ее… Ведь этот вывих в твоем сознании не делает тебя классным экспертом автоматически. Вряд ли музей Гетти наймет маленькую девочку, чтобы та бродила по залам, тыча пальчиком в картины — эта настоящая, а эта не очень.

— Конечно, — согласилась Зоя, — эту способность надо развивать. Я понятия не имела, как может мне пригодиться в жизни это мое шестое чувство, но раз уж это были цвета и музыка, то я стала обучаться им. Образование стало чем-то вроде программного обеспечения в моем сознании. Понятия не имею, как работает эта программа, когда я смотрю на какую-то работу, воспринимая мазки, игру света и тени на поверхности скульптуры, черты лица, структуру ткани в одежде миллион признаков, которые я не смогу описать словами, но они становятся у меня в голове музыкой.

— Жуть какая-то, — сказала Талия. — Не просто звуки, а музыка?

— Полезная штука, да? — сказала Зоя. — Желтые пикколо, красные виолончели, черные литавры — полная палитра живописи, тысячи оттенков серого цвета в мраморной скульптуре — все это дает звучание большому оркестру. Что попроще — звучит как джаз, рок или ритм-энд-блюз. Чем больше я разбиралась в музыке, тем лучше понимала искусство.