После завтрака папик повез меня в дорогой
бутик.
– Выбери себе что-нибудь
достойное, – улыбнулся он и жадно поцеловал меня в губы, чем привел в
явное замешательство продавщиц, скучавших в огромном зале, набитом шикарными
вещами. Нам было плевать. Возраст не является помехой для истинных чувств.
Сейчас каждая вторая пара имеет разницу в двадцать лет, а то и больше.
После магазина мы поехали на Ваганьковское
кладбище. Постепенно я стала привыкать к тому, что за нами неотступно следовали
до зубов вооруженные мордовороты. Они сопровождали нас повсюду, готовые в любую
минуту броситься на защиту своего шефа. Я перестала обращать на них внимание,
вот и все.
На кладбище было тихо и красиво. Выпавший
ночью снег накрыл могилы белым одеялом. Неяркое зимнее солнце освещало
памятники. К небольшому холмику, усыпанному цветами, вела расчищенная тропинка.
С большой фотографии нам улыбалась Таня. Папик тяжело вздохнул, вытер слезы и
положил огромный букет ярко-красных роз.
Не знаю, есть ли жизнь после смерти, но мне
почему-то показалось, что Танька видит и слышит нас. Интересно, как бы она
отреагировала на наши с папиком отношения? Наверное, порадовалась бы. Во всяком
случае, я бы много отдала, чтобы получить одобрение подруги...
Папик несколько раз перекрестился. Я не стала
спрашивать его о том, действительно ли он верит в бога. Сейчас многие молятся,
крестятся, посещают церковь. Я знаю массу людей, которые ходят в церковь только
потому, что это модно. Но папик не из тех. Он никогда не был дешевым фраером и
пижоном, а ведь Вадим, убивший Таньку, носил на шее массивный крест, посещал
храм и держал в кармане пиджака небольшую икону. Я не люблю ходить в церковь.
Мне противно смотреть на злобных бабок, целующих иконы и тушащих грязными
пальцами свечи. Терпеть не могу, когда прямо в храме подходят нищие и нагло
выпрашивают деньги, дыша в лицо устоявшимся перегаром. Мне всегда хотелось дать
в рожу тем, кто цеплялся ко мне с просьбой одеться в церковь попроще и повязать
голову платком. Противно смотреть, как батюшка свои речи по бумажке читает. Мог
бы сделать вид, что наизусть их помнит. Церковь не успокаивает душу, там
невозможно сосредоточиться и подумать о своем.
– Мы ее отпевали, – перебил мои
мысли папик. – В Богоявленском соборе. Пришлось хорошо заплатить. Сама
понимаешь, в наше время без денег ничего не получишь.
– Не люблю церковь, – вздохнула
я. – Да и Танька, наверное, при жизни ее не очень жаловала. Терпеть не
могу этих грязных бабок, распоряжающихся в храме так, словно они у себя дома.
Диктуют свои правила, не считаясь с тем, что нормальный человек приходит в
церковь покаяться, подумать о своем. Господу все равно, в чем ты одет и все ли
каноны соблюдаешь. Глупо молиться чужими словами, не вкладывая своего.
– Да, Дашенька, ты права. Я тоже не
понимаю, почему кто-то должен стоять между людьми и богом. Попы берут деньги за
то, что должны делать бесплатно.
– И кладут эти деньги явно не в церковную
казну, – вздохнула я.
– Спи спокойно, моя девочка, –
прошептал папик, наклонился и поцеловал Танькину фотографию.
Я вытерла слезы и проделала то же самое. На
душе было гадко и муторно. Мы вот сейчас уйдем, а Танька останется одна. За что
ей такое наказание?!
– Уходить с кладбища намного тяжелее, чем
на него приходить, – сказал папик. – Может, охрану поставить? Пусть
стоит, чтобы ей веселее было.
– Она умерла. – По моим щекам
потекли слезы. – Гриша, она умерла. Понимаешь, ее больше нет. Мертвым не
нужна охрана. От кого ее охранять? Я долго не могла поверить, что умер мой
отец. Его закололи пикой. Наверное, ему было больно... Я постоянно ревела, потому
что это был единственный человек, который меня любил. Каждый день я приходила
на кладбище и часами сидела на могиле, а потом поняла, что так нельзя. Отцу бы
не понравилось мое настроение. Человек не умирает, пока о нем помнят близкие,
он живет в их памяти...
– Мне больно оттого, что я не могу быть
рядом с ней...
– Она не одна. Она с матерью. О ней
позаботятся, не беспокойся! – Я взяла папика под руку, и мы пошли к
выходу.
После кладбища папик повез меня в
автомобильный салон и купил мне «Линкольн». По-детски завизжав, я чмокнула
папика в щеку и стала носиться вокруг машины как ненормальная. Папик от души
посмеялся, дал мне ключи от нашей квартиры и уехал по срочным делам. Выехав из
салона на собственном автомобиле, я поехала кататься по горячо любимой Москве.
Глава 19
На следующий день я заехала на Птичий рынок и
купила себе щенка ротвейлера. Это так, чтобы не скучать. Решив порадовать
папика, я позвонила ему прямо из машины и попыталась узнать, где его можно
разыскать. Папик сказал, что он находится за городом, и продиктовал адрес.
Выжав из «Линкольна» все возможное, я помчалась в сторону Загорска.
Подъехав к небольшому одноэтажному дому, я
увидела Женьку. Встретив меня, он сказал:
– Пахан уехал по срочным делам. Сказал,
что вернется через пару часов. Велел тебя встретить и напоить горячим кофе.
– А я ему щенка купила. Надо сделать
песику прививки. А что, у пахана случилось что-нибудь серьезное? – В
присутствии Женьки я не решилась называть папика Гришей.
– Да нет, обычные дела.
– Ему кто-то угрожает?
– Даша, у нас жизнь такая, что нам всегда
кто-то угрожает. Мы уже к этому привыкли. Погибнуть может любой из нас. Пацаны
смерти не боятся.
– Вы уж старайтесь, берегите пахана. Он
мне живым нужен, – постаралась улыбнуться я, но улыбка получилась какой-то
неестественной.
Мы прошли с Женькой в дом. Он налил мне кофе,
сел рядом и положил на стол пистолет.
– Ты, наверное, даже спишь с пистолетом?
– Я без него как без рук.
Я пустила щенка на пол. Женька достал из
холодильника пакет молока и налил полную миску.
– Собака, пей, – засмеялся
он. – А у него имя есть?
– Я еще не придумала.
– Это кобель?
– Мальчик. Мы с паханом вместе ему имя
придумаем.
– Даш, ты есть хочешь?
– Нет.
– Ты не против, если я себе яичницу
поджарю – голодный как черт!
– Жарь, конечно!
Попивая кофе, я задумалась о том, какая
нелегкая занесла папика в этот дом? Обычный дом, никаких наворотов... В таком
живут рядовые колхозники, но никак не крутые. Совсем не во вкусе пахана!
– Жень, а кто здесь живет?