– Вы уверены? Это Лестер Дент?
– Он был моложе. И шрама на подбородке тогда не было. Но это, вне всяких сомнений, именно Лестер.
Мне чуть не стало плохо. Гипотеза, в которую я верил, лопнула. Лестер Дент, а не мой брат похитил Кейт и Джейсона. У него не было причины оставлять их в живых.
– Почему вы хотите узнать о нем?
– Больше это не имеет значения, преподобный, – только и сумел выговорить я и, чувствуя в душе страшную пустоту, повернулся, чтобы уйти.
– Тот агент ФБР сказал, что это обычная проверка.
Я посмотрел на него.
– Самая обычная.
– Что случилось, мистер Дэннинг? Кажется, вы ужасно расстроены.
У меня не было намерения объясняться, но что-то в этом человеке располагало к откровенности.
В отчаянии я заговорил, стараясь, чтобы голос не дрожал, но чем дольше рассказывал, тем меньше владел собою.
Священник изумленно смотрел на меня. Судя по его виду, он вот-вот ожидал конца истории, но я все говорил, говорил, говорил, и потрясение на его лице сменялось выражением сострадания к человеку, который из-за мальчишеской ошибки обречен на адские мучения.
– И все это сотворил Лестер?
– Или мой брат, выдающий себя за него. И мне необходимо разобраться в этом.
– Да помилует его Господь. И да поможет Он вам.
– Если бы только помог...
– Ни одна молитва не остается неуслышанной.
– Но не всегда это происходит быстро.
Мне показалось, что он хотел напомнить о терпении и покорности судьбе, но вместо этого преподобный вздохнул и увлек меня к скамейке.
– В судьбе Лестера есть нюансы, которые вам не помешает узнать.
– Нюансы? Надеюсь, вы не имеете в виду что-то вроде "понять и простить", преподобный, поскольку я намереваюсь покарать его. И прошу вас, не говорите о необходимости повернуться другой щекой и предоставить Господу совершить правосудие.
– Вы сами сказали это.
Мы обменялись изучающими взглядами.
– Вы абсолютно уверены, что человек на фотографии – Лестер Дент?
– Абсолютно.
Силы оставили меня. И все-таки я должен знать правду.
Я покорно опустился на скамью.
– Ну что ж, преподобный. Помогите мне понять его.
5
– И его родителей, – добавил священник. – Вам необходимо понять и его родителей.
Он на секунду задумался.
– Дентов... – Его негромкий голос окреп. – Первоначально их было шесть семей. Жили они здесь испокон веков. По крайней мере, так говорил мой предшественник. Однако Денты не являлись частью местной общины. Они даже не являлись частью Соединенных Штатов.
– Вы говорите загадками, преподобный.
– Денты жили обособленно, как некое племя. Одиночки. Где-то далеко в их истории – мой предшественник считал, что чуть ли не в период Гражданской войны, – с ними случилось нечто ужасное. Они покинули родные места, которые изо всех сил старались забыть, и осели здесь, твердо решив жить уединенно.
Неизвестно откуда появилась пчела и стала, жужжа, крутиться прямо у меня перед глазами. Я нетерпеливо отмахнулся, стараясь сосредоточиться на словах собеседника.
– Само собой, чтобы Денты не вымерли, им приходилось идти на нарушение самоизоляции. Приходилось общаться с местными жителями, подыскивая женихов и невест. Внешне это были обычные люди. У них имелась своя Библия. Они владели собственностью. Денты не пьянствовали, не курили, осуждали азартные игры, не богохульствовали. Какое-то время к ним тянулись люди – обычно настолько бедные, что вступление в общину Дентов для них являлось шагом вверх по социальной лестнице. Но вскоре поползли слухи об аскетичности их быта, и Дентам пришлось подыскивать кандидатов на вступление в брак во все более дальних краях, зачастую в других штатах. Численность общины стала сокращаться. К моменту, когда здесь появился мой предшественник, от Дентов осталось три семьи.
Я удивленно покачал головой:
– Но если они решили жить сами по себе, каким образом кто-то из Дентов мог владеть скобяной лавкой?
– Такова жизнь. Как бы они ни старались, община не имела возможности обеспечить себя всем необходимым. Даже в удачный урожайный год Денты не могли прокормиться только плодами своего труда. Броктон был для них все равно что чужой страной. А скобяная лавка – посольством в этой стране. Через лавку они экспортировали результаты своего труда и импортировали пиломатериалы, инструменты, одежду...
– Лекарства.
– Нет, – возразил Бенедикт. – Только не лекарства. Денты в религии были убежденными фундаменталистами, как и в политике. Для них болезнь являлась знаком гнева Божьего. А использовать лекарства для избавления от гнева Господа они считали грехом.
– Человек – существо греховное.
– И за это, как верили Денты, Господь нас наказует, – кивнул преподобный.
– Но с подобным саморазрушительным отношением к жизни удивительно, что Денты вообще выжили.
– В том-то и дело, что теперь их не осталось, – сказал преподобный и ткнул пальцем в фотографию. – Уцелел только Лестер.
– Когда вы с ним встретились первый раз?
– После большого пожара.
– Пожара?
– Не спешите. Прежде всего вам необходимо понять: поскольку Денты не признавали врачей, в городе понятия не имели ни о рождениях, ни о смертях в их общине. Просто время от времени они приезжали к нам за покупками. В основном мужчины, но иногда – женщины и дети. Подозреваю, они хотели дать возможность всем членам общины убедиться, насколько испорчен окружающий их мир. Скорее всего, мы им казались столь же странными, как и они нам.
– Странными?
– Дело в том, что на их внешности явственно начал сказываться эффект близкородственных браков.
– А закон бездействовал?
– Время от времени полицейские патрули заезжали к ним, чтобы узнать, как идут дела, но что полиция могла предъявить Дентам, кроме упрека в желании жить так, как им хочется?
– Причинение ущерба здоровью детей.
– Труднодоказуемо, если дети нормально питаются и могут цитировать Библию.
– А разве нет закона, по которому дети должны учиться в школе?
– Денты наняли адвоката, который подтвердил, что их дети получают дома образование, адекватное школьному. Дошло и до вопроса о свободе совести. Полагаю, в наши дни их отнесли бы к сектантам. Но они не закупали оружия, не планировали свергнуть правительство, и власти сочли, что лучше оставить Дентов в покое, чем тащить в суд. С ними решили поступить по принципу "живи сам и дай жить другим". Так и было до тех выходных, когда в город в качестве их эмиссара приехала мать Лестера.