Глава 3
Когда я возвратился из отпуска, мы все еще стояли в том же
городе. В окрестностях было теперь гораздо больше артиллерии, и уже наступила
весна. Поля были зеленые, и на лозах были маленькие зеленые побеги; на деревьях
у дороги появились маленькие листочки, и с моря тянул ветерок. Я увидел город, и
холм, и старый замок на уступе холма, а дальше горы, бурые горы, чуть тронутые
зеленью на склонах. В городке стало больше орудий, открылось несколько новых
госпиталей, на улицах встречались англичане, иногда англичанки, и от обстрела
пострадало еще несколько домов. Было тепло, пахло весной, и я прошел по
обсаженной деревьями улице, теплой от солнца, лучи которого падали на стену, и
увидел, что мы занимаем все тот же дом и что ничего как будто не изменилось за
это время. Дверь была открыта, на скамейке у стены сидел на солнце солдат,
санитарная машина ожидала у бокового входа, а за дверьми меня встретил запах
каменных полов и больницы. Ничего не изменилось, только теперь была весна. Я
заглянул в дверь большой комнаты и увидел, что майор сидит за столом, окно раскрыто
и солнце светит в комнату. Он не видел меня, и я не знал, явиться ли мне с
рапортом или сначала пойти наверх и почиститься. Я решил пойти наверх.
Комната, которую я делил с лейтенантом Ринальди, выходила во
двор. Окно было распахнуто, моя кровать была застлана одеялом, и на стене
висели мои вещи, противогаз в продолговатом жестяном футляре, стальная каска на
том же крючке. В ногах кровати стоял мой сундучок, а на сундучке мои зимние
сапоги, блестевшие от жира. Моя винтовка австрийского образца с восьмигранным
вороненым стволом и удобным, красивым, темного ореха прикладом висела между
постелями. Я вспомнил, что телескопический прицел к ней заперт в сундучке.
Ринальди, лейтенант, лежал на второй кровати и спал. Он проснулся, услышав мои
шаги, и поднял голову с подушки.
— Ciao! — сказал он. — Ну, как провели время?
["Ciao!" — итальянское приветствие]
— Превосходно.
Мы пожали друг другу руки, а потом он обнял меня за шею и
поцеловал.
— Уф! — сказал я.
— Вы грязный, — сказал он. — Вам нужно умыться. Где вы были,
что делали? Выкладывайте все сразу.
— Я был везде. В Милане, Флоренции, Риме, Неаполе,
Вилла-Сан-Джованни, Мессине, Таормине…
— Прямо железнодорожный справочник. Ну, а интересные
приключения были?
— Да.
— Где?
— Milano, Firenze, Roma, Napoli…
— Хватит. Скажите, какое было самое лучшее?
— В Милане.
— Потому что это было первое. Где вы ее встретили? В «Кова»?
Куда вы пошли? Как все было? Выкладывайте сразу. Оставались на ночь?
— Да.
— Подумаешь. Теперь и у нас здесь замечательные девочки.
Новенькие, первый раз на фронте.
— Да ну?
— Не верите? Вот пойдем сегодня, увидите сами. А в городе
появились хорошенькие молодые англичанки. Я теперь влюблен в мисс Баркли. Я вас
познакомлю. Я, вероятно, женюсь на мисс Баркли.
— Мне нужно умыться и явиться с рапортом. А что, работы
теперь нет?
— После вашего отъезда мы только и знаем, что отмороженные
конечности, желтуху, триппер, умышленное членовредительство, воспаление легких,
твердые и мягкие шанкры. Раз в неделю кого-нибудь пришибает осколком скалы.
Есть несколько настоящих раненых. С будущей недели война опять начнется. То
есть, вероятно, опять начнется. Так говорят. Как, по-вашему, стоит мне жениться
на мисс Баркли, — разумеется, после войны?
— Безусловно, — сказал я и налил полный таз воды.
— Вечером вы мне все расскажете, — сказал Ринальди. — А
сейчас я должен еще поспать, чтобы явиться к мисс Баркли свежим и красивым.
Я снял френч и рубашку и умылся холодной водой из таза.
Растираясь полотенцем, я глядел по сторонам, и в окно, и на Ринальди, лежавшего
на постели с закрытыми глазами. Он был красив, одних лет со мной, родом из
Амальфи. Он любил свою работу хирурга, и мы были большими друзьями.
Почувствовав мой взгляд, он открыл глаза.
— У вас деньги есть?
— Есть.
— Одолжите мне пятьдесят лир.
Я вытер руки и достал бумажник из внутреннего кармана
френча, висевшего на стене. Ринальди взял бумажку, сложил ее, не вставая с
постели, и сунул в карман брюк. Он улыбнулся.
— Мне нужно произвести на мисс Баркли впечатление человека
со средствами. Вы мой добрый, верный друг и финансовый покровитель.
— Ну вас к черту, — сказал я.
Вечером в офицерской столовой я сидел рядом со священником,
и его очень огорчило и неожиданно обидело, что я не поехал в Абруццы. Он писал
обо мне отцу, и к моему приезду готовились. Я сам жалел об этом не меньше, чем
он, и мне было непонятно, почему я не поехал. Мне очень хотелось поехать, и я
попытался объяснить, как тут одно цеплялось за другое, и в конце концов он понял
и поверил, что мне действительно хотелось поехать, и все почти уладилось. Я
выпил много вина, а потом кофе со стрега и, хмелея, рассуждал о том, как это
выходит, что человеку не удается сделать то, что хочется; никогда не удается.