Проехав миль десять, наши путники добрались до большой
деревни и остановились там на ночь в хорошем трактире. Между ними снова
установились прежние отношения: во время обеда Гендон стоял за стулом короля и
прислуживал ему, вечером раздевал его и укладывал в постель, а сам ложился на
полу у порога, закутавшись в одеяло.
На другой день и еще на следующий они ехали медленно,
беседуя о том, что с ними случилось после разлуки, и забавляя Друг друга своими
рассказами. Гендон описал подробно свои странствования в поисках короля;
рассказал, как «архангел» водил его, словно дурака, по всему лесу и в конце
концов, убедившись, что от него не так-то легко отделаться, привел его опять в
хижину. Тут старик пошел прямо в спальню и вышел оттуда шатаясь, с сокрушенным
видом, говоря, что он рассчитывал застать мальчика уже дома в постели, но не
нашел его. Гендон прождал в хижине целый день, но затем, потеряв всякую надежду
на возвращение короля, снова отправился на поиски.
— А старый святоша действительно был очень огорчен, что ваше
величество не вернулись к нему, — сказал Гендон, — это было видно по его лицу.
— В этом я не сомневаюсь, — сказал король и в свою очередь
рассказал, что было с ним; выслушав его, Гендон очень пожалел, что не убил
«архангела».
В последний день пути Гендон был очень возбужден. Он болтал
без умолку. Он говорил о своем старике отце, о своем брате Артуре, приводил
разные примеры их великодушия и благородства, с любовью рассказывал о своей
Эдит и был так счастлив, что даже о Гью говорил по-братски, почти с нежностью.
Он вслух мечтал о предстоящей встрече с родными, о том, какой неожиданностью
будет его приезд в Гендонский замок и какую бурю восторгов и радости он
вызовет.
Они ехали по красивой местности, мимо домиков и фруктовых
садов; дорога шла через широкие пастбища; отлогие подъемы и спуски напоминали
морские волны. После полудня возвращающийся блудный сын все чаще отклонялся от
своего пути, взбирался на какой-нибудь бугор и пытался разглядеть вдали крышу
родного дома. Наконец он разглядел ее и взволнованно крикнул:
— Вот деревня, государь, а вот и замок с ней рядом! Отсюда
видны башни; а вон тот лес — это парк моего отца. Теперь ты увидишь, что такое
знатность и роскошь! В доме семьдесят комнат — подумай только! — и двадцать
семь слуг. Не дурной дом для таких, как мы с тобой, а? Ну, торопись, я не в
силах дольше сдерживать свое нетерпение!
Но как они ни торопились, было уже больше трех часов, когда
они доехали до деревни. Пока они проезжали через нее, Гендон не умолкал ни на
минуту:
— Вот и церковь, обвитая все тем же плющом. Все по-прежнему,
ничего не изменилось. А вот гостиница «Старый Красный Лев», вот рыночная
площадь, вот майский шест, вот водокачка, — ничего не изменилось, кроме людей
конечно; за десять лет люди должны измениться; некоторых я как будто узнаю, но
меня не узнает никто.
Так он болтал не переставая. Скоро они доехали до конца
деревни и свернули на узкую извилистую дорогу, обнесенную с двух сторон
высокими изгородями, быстро проскакали по ней с полмили, затем через огромные
ворота на высоких каменных столбах, украшенных лепными гербами, въехали в
обширный парк. Перед ними было величественное здание.
— Приветствую тебя в Гендон-холле, король! — воскликнул
Майлс. — О, сегодня великий день! Мой отец, и мой брат, и леди Эдит, наверное,
так обезумеют от радости, что на первых порах у них не будет ни глаз, ни ушей
ни для кого, кроме меня, так что тебя, возможно, примут холодно. Но ты не
обращай внимания, — это скоро пройдет. Стоит мне сказать, что ты мой
воспитанник, что я всей душой люблю тебя, и, ты увидишь, они обнимут тебя ради
Майлса Гендона и навсегда дадут тебе приют и в своем доме и в своем сердце!
Гендон соскочил наземь у подъезда, помог королю сойти, потом
взял его за руку и поспешно вошел. Несколько ступенек ввели их в обширный
покой. Гендон торопливо и бесцеремонно усадил короля, а сам подбежал к молодому
человеку, сидевшему за письменным столом у камина, где пылал яркий огонь.
— Обними меня, Гью, — воскликнул он, — и скажи, что ты рад
моему возвращению! Позови нашего отца, потому что родной дом для меня не дом,
пока я не увижу его, не прикоснусь к его руке, не услышу снова его голоса.
В первую минуту Гью не сумел скрыть своего удивления, но
сразу же отпрянул назад и остановил на пришельце долгий, пристальный взор. Этот
взор сначала был полон оскорбленного достоинства, затем изменился под влиянием
какой-то мысли и выразил недоумение, смешанное с неподдельным или притворным
участием. Потом он мягко произнес:
— У тебя, по-видимому, голова не в порядке, бедный
незнакомец; ты, без сомнения, много страдал, и люди обходились с тобой
неласково, это видно и по лицу твоему и по платью. За кого ты меня принимаешь?
— За кого я тебя принимаю? За того, кто ты есть. Я принимаю
тебя за Гью Гендона, — резко сказал Майлс.
Тот продолжал так же мягко:
— А себя ты кем воображаешь?
— Воображение тут ни при чем! Как будто ты не узнаешь во мне
своего брата, Майлса Гендона?
Гью, казалось, был радостно удивлен и воскликнул:
— Как, ты не шутишь? Разве мертвые оживают? Дай бог, чтобы
это было так! Наш бедный пропавший мальчик вернулся в наши объятия после
стольких лет жестокой разлуки! Ах, это слишком хорошо и поэтому не может быть
правдой! Умоляю тебя, не шути со мною! Скорее идем к свету — дай мне
рассмотреть тебя хорошенько.
Он схватил Майлса за руку, потащил его к окну и принялся его
осматривать с ног до головы, пожирая глазами, поворачивая во все стороны и сам
обходя вокруг, чтобы разглядеть его со всех сторон; а возвратившийся блудный
сын, сияя радостью, улыбался, смеялся и кивал головой, приговаривая:
— Смотри, брат, смотри, не бойся, ты не найдешь ни одной
черты, которая не могла бы выдержать испытания. Разглядывай меня, сколько душе
будет угодно, милый мой старый Гью! Я в самом деле прежний Майлс, твой Майлс,
которого вы считали погибшим. Ах, сегодня великий день! Дай мне твою руку, дай
поцеловать тебя в щеку. Я, кажется, умру от радости.
Он собирался обнять брата; но Гью отстранил его рукой, уныло
опустил голову на грудь и с волнением сказал:
— Боже милосердный, дай мне сил перенести это тяжкое
разочарование!
Майлс от удивления в первую минуту не мог произнести ни
слова; затем воскликнул:
— Какое разочарование? Разве я не брат твой?
Гью печально покачал головой и сказал: