Депресняк некоторое время болтался на раме, а затем
неохотно, делая всем и самому себе одолжение, спрыгнул на газон. Выглядел газон
неважно, и произрастали на нем только фантики и окурки. По туманной причине
общежитие свое озеленители упорно не озеленяли. Видно, срабатывало старое
правило, по которому сапожник остается без сапог, а озеленитель без травы.
– Я тебя предупреждала: не оставляй
ничего на полу! – напомнила Дафна Мефу.
– Что мне, ботинки в морозилку, что ли,
прятать? – огрызнулся тот.
– Если тебе так проще – прячь в
морозилку. Все равно мы ею не пользуемся, – терпеливо согласилась Даф.
– Ботинки – те да. А вот меч в
холодильник не поместится, – мрачно прикинул Меф.
– А что, он и его пометил?
– Пытался. Но со всей дури брошенная
подушка летит примерно со скоростью двадцать километров в час, или шесть метров
в секунду, – сказал Меф, имевший довольно четкое математическое мышление.
Мобильник Буслаева, лежащий на столе, дернулся
и, съезжая по полировке от виброзвонка, заиграл егерский марш.
– Опять Ромасюсик, – сказала Дафна,
взглянув на него.
Меф передернулся.
– Я не буду отвечать!
– Лучше ответь, а то опять отрезанные
трубки будут трезвонить или голос из раковины забулькает, как позавчера! Ты же
знаешь, какой он приставучий!
– Он приставучий, а я упрямый, –
сказал Меф, решительно выключая мобильник.
– Чего так плохо? Разве ты не пойдешь к
Прасковье? – не без коварства удивилась Даф.
– Да не хочу я туда ходить! Там ужасно
мерзко! Прасковья сидит и глазами меня пожирает, а в углу торчит Ромасюсик и
противно сосет леденец. С причмокиваниями, гадко так! Натуральный суккуб,
только естественного происхождения! – кривясь, сказал Меф.
Даф отвернулась, пряча улыбку. Она видела, что
ее система приносит результаты.
Не так давно Дафна сообразила, что запрещать
Мефу принимать постоянные приглашения Прасковьи бессмысленнее, чем заливать
костер бензином. Меф или пойдет из упрямства, потому что не выносит, когда
кто-то им командует, или даже не пойдет, но тогда ему будет казаться, что он
хотел пойти и просто сделал одолжение. Чтобы такая ситуация не возникала, Даф сработала
на опережение. Она сама стала требовать, чтобы Меф почаще заглядывал к
Прасковье.
Меф послушно сходил раза три, после чего
взбунтовался и перестал отвечать на телефонные звонки. После этого по Москве
дважды или трижды прокатывались стремительные ураганы, всякий раз случавшиеся
почему-то после неудачных звонков Ромасюсика.
* * *
Дафна настояла, чтобы днем заглянуть к
Эссиорху. Приглашение Арея ей активно не нравилось, и она не без оснований
подозревала подвох.
– Мы можем верить Арею, – сказал
Меф.
– Но не можем верить мраку! –
отрезала Даф.
– Но Арей не мрак, – сгоряча заявил
Мефодий и тотчас озадаченно притих, поняв, что ляпнул что-то не то. Если Арей
не мрак, то кто ежедневно отправляет в Тартар тысячи и тысячи русских эйдосов,
обрекая их на вечный плен?
– Странная штука! И Арей вроде
благородный. И Евгеша неплохой. И Улита, и Чимоданов, и Ната тоже нормальные, в
целом, люди. И я тоже мраку служил… А все вместе мы губили больше народу, чем
если бы работали в газовой камере, – сказал Меф.
Дафна перестала вытирать стол.
– В том-то все и дело. Абсолютное зло
само вредить особенно и не может: оно связано светом. Все зло в мире
осуществляется злом неабсолютным, серым, опосредованным. То есть жертвами
первичного зла, которые несут его и другим тоже, одновременно убивая себя. Ну
как сотрудники табачной фабрики или оружейного завода – вроде и не хотят никого
убивать и сами по себе, может, люди хорошие, а все равно получается косвенно,
что убивают. Можно, конечно, говорить, что они сами не заставляют людей курить
или друг в друга палить и что, уйди они с работы, другие придут, – только
это уже отмазка.
Эссиорх оказался дома. Активный байкерский
сезон уже закончился, и художник в хранителе поневоле победил мотоциклиста.
– О, привет! – сказал Эссиорх,
открывая дверь. – Вовремя вы пришли, а я тут через полчасика к Кареглазову
собрался в мастерскую. Хочу, понимаете, так свою лень в пузо пнуть, чтобы она
неделю не разогнулась.
– А дома нельзя ее пнуть?
– Можно-то можно. Но думаешь, главная
проблема начинающего скульптора в одном только поиске внутренней идентичности?
Главная проблема – то же «неохота» и то, что раковину на кухне вечно забивает
глиной и скульптурным пластилином.
Мефодий неосторожно плюхнулся в кресло и
взвыл. Под валявшейся на кресле газетой, которую Буслаев поленился убрать,
обнаружилась приборная панель от мотоцикла.
– Инструкция № 403 для стражей,
десантирующихся в человеческий мир: «Прежде чем куда-то сесть или на что-то
наступить, тщательно все проверь, каким бы мягким или крепким оно ни выглядело», –
по памяти озвучил Эссиорх.
Дафна посмотрела на открытый шкаф Корнелия. На
дверце болталось несколько в спешке выброшенных свитеров, и еще один, светлый,
дохлой медузой лежал на полу. Сама дверца капризно покачивалась от сквозняка,
вполне выражая настроение хозяина.
– А где сам?.. – спросила она.
Эссиорх улыбнулся. Он стоял у раздвижного
этюдника и закручивал тюбики с масляными красками.
– Должен уже быть. Задерживается чего-то.
– На свидании?
– Не совсем. Он разболтался, и Троил его
смиряет. В одной многодетной семье у матери аппендицит, а отец, подводник, в
плавании еще месяца два будет. Вот Корнелия и назначили с детьми сидеть.
– Разве страж света может быть
нянькой? – усомнился Меф.
– Только страж света и может быть
нянькой, – заверил его Эссиорх.
Дафна метнулась к подоконнику, привычно
подхватив под живот Депресняка, с нездоровым любопытством обнюхивающего шторы.
– Что, опять? Ничто так не губит
настоящего мужчину, как слишком полный расцвет сил, – насмешливо
прокомментировал Меф.
Депресняк благодушно заскрипел на руках у
Дафны, признавая за собой полное право на этот комплимент.
– Арей требует Мефа в резиденцию мрака
сегодня вечером, – вспомнила Дафна.
Пальцы Эссиорха непроизвольно сжались. Из
тюбика выполз и закрутился красный червяк краски.