Предоставив Антигону самостоятельно отвечать испитым голосом
на вопросы, где его мама, и отгрызать пальцы тем, кто пытался погладить его по
головке, Ирка прислонилась спиной к двери с надписью «Не прислоняться!».
Внезапно валькирия-одиночка ощутила сосущую тревогу. Она
даже оглянулась, как если бы кто-то мог напасть на нее со спины, из тоннеля. Но
нет, в тоннеле никого не было. Лишь поезд болтало, и ползли куда-то толстые
связки проводов. Понимая, что интуиция не могла сработать просто так, Ирка
переключилась на истинное зрение и проверила весь состав. Все чисто. Лишь в
третьем от конца вагоне обнаружился суккуб, прикинувшийся яркогубой блондинкой
с непрокрашенными корнями волос. Суккуб старательно охмурял парня простецкого
вида, который час назад впервые в жизни вошел в метро на «Комсомольской».
Ирка послала суккубу мысленное предупреждение, и тот
мгновенно сник. На первой же станции он поспешил улетучиться, отделавшись от
парня телефоном общества любителей аквариумных рыбок, который сам, очень нежно,
написал у него на запястье помадой, вместо черточек ставя поцелуйчики. С
валькириями суккубы благоразумно не связывались. Имели печальный опыт. Слишком
много их отправилось в Тартар по бесплатному проездному билету, выписанному
копьями огненных воительниц.
Беспокойные, вечно в поиске, валькирии рыскали по городам и
весям России, старательно отправляя в небытие всех духов мрака, что встречались
им на пути. Они не знали, что Лигул лишь посмеивался, узнавая о потерях.
Сорняки на поле растут все равно быстрее, чем их пропалываешь.
«Нет, дело не в суккубе… В чем-то другом!» – подумала Ирка.
Ее снова кольнула тревога. Виски сжались от мгновенной боли.
В стекле вагона, где прежде было лишь ее отражение, вспыхнуло лицо Буслаева. За
его спиной, там, где теснились быстрые тени, Ирка увидела еще одно лицо –
повернутое вполоборота, затененное, недоброе, с сухо поблескивающими глазами.
Ирка жадно всмотрелась.
– Дафна! – недоверчиво воскликнула она.
Воскликнула вслух, поймав на себе удивленный взгляд грузной
дамы. Ирка смутилась. Бесцеремонно растолкав пассажиров, к ней пробился
Антигон. Для большей устойчивости кикимор лез на четвереньках, и голова его
высунулась на уровне колена.
– Мерзкая хозяйка, наступи мне, пожалуйста, на голову!
Ласты мне уже отдавили! – плаксиво потребовал он.
Взгляд дамы стал еще круглее. Она-то видела Антигона
хорошеньким малюткой лет трех.
– Мерзкая… кто? – изумленно воскликнула она.
– А ты молчи, добрая и пушистая! Было б лучше, если б я
назвал ее «мама»? – огрызнулся кикимор. – И вообще квакаю здесь я, а
остальные подквакивают!
Лицо дамы стало медленно багроветь. Ирка примерно
догадывалась, что за этим последует. Едва дождавшись ближайшей станции, она
зацапала за ухо свою разговорчивую «дитятю» и быстро выволокла ее из вагона.
Несколько секунд спустя мгновенная вспышка телепортации унесла их со станции.
– Надо встретиться с Мефодием! – решила Ирка.
* * *
– Сколько времени? – спросила Даф.
Меф повернулся к ближайшему дому, на миг закрыл глаза и
нашарил часы, скрытые от него двумя кирпичными стенами. Это только чайнику
кажется, что камень непрозрачный. На самом деле он прозрачнее стекла и
болтливее ищущего работу пиарщика. Кроме того, камень никогда не лжет, чем
выгодно отличается от того же стекла, на которое только ленивый не наложит
морок.
– Тысяча восемьсот пятьдесят шесть, – ответил Меф.
Он всегда так говорил.
– Без четырех семь… Вот и этот день куда-то
просвистел, – грустно заметила Даф.
– Вот уж нет. У большинства день сейчас только
начинается. До этого времени все работали на дядю, а теперь спешат хлебнуть
чуток жизни. На пути у них лучше не стоять – затопчут, – сказал Мефодий,
кивая на ближайшее офисное здание.
Его двери вертелись, как револьверный барабан, с равным
интервалом выстреливая спешащих клерков. Чей-то невидимый многомудрый палец
нажимал на курок. Клерки выскакивали, озабоченно смотрели на небо, точно на
доску служебных объявлений, и с их лиц мало-помалу сползало выражение деловой
колбасы.
– Избыточное потребительство – лучшая идея Тартара. Не
будь его – Тартар потерял бы половину эйдосов. Не просто автомобиль, а самый
лучший автомобиль. Не просто телефон – а самый лучший телефон. Человек работает
на износ, сам у себя обгладывает дни, чтобы получить нечто лишнее. Плюет на
любовь, на мораль, на сегодняшнюю жизнь ради иллюзорных надежд великого
«потом». Но «потом» – оно потому и «потом», что всегда «потом». Собака сможет
догнать свой хвост, лишь если кто-то сжалится и отрубит его, – сказала
Дафна.
Меф засмеялся.
– Черный юмор у светлого стража – это уже кое-что. Год
назад тебя передернуло бы от такого сравнения. Помнится, ты меня чуть не убила,
когда я пошутил, что общество защиты песиков после банкета запинало одинокую
дворняжку, – заметил он.
Внезапно дарх налился тяжестью и потянул цепь вниз. Буслаев
ощутил себя псом, которого подцепили на веревку и волокут куда-то. Сознание
Мефа подтопила чернота. В глазах замерцало. Мир смешался, раздробившись на
осколки. Меф едва понимал, где он. Чувство пространства и времени исчезло.
Остался лишь волчий голод. Но это был голод не его, Мефа, это был звериный и
ледяной голод дарха. Хотелось броситься на первого же прохожего и мечом,
зубами, хитростью – чем угодно – выгрызть из него эйдос. Поддавшись искушению,
Меф даже попытался нашарить взглядом этого прохожего, но перед глазами все
путалось. Он готов был ползти, надеясь хотя бы так, наощупь, вцепиться
кому-нибудь в ногу и сбить человека на землю.
Мефа то бросало в жар, то трясло от холода. И все это в одно
и то же время. Это было неописуемое чувство – чувство человека, которого
захлестнуло властью Тартара. Рядом из хаоса вдруг смешавшихся цветов выплыло
лицо Даф.
– Что с тобой?
Рука Мефа медленно потянулась к ее горлу.
– Меф! Что ты делаешь?
Прохладная ладонь коснулась его пылающего лба. Рука Буслаева
повисла. Ледяное кольцо разжалось. Спустя секунду Меф понял, что сидит на
асфальте, прислонившись спиной к стене дома. Над ним наклонилась Дафна. Ее
ободряющие, дающие силу пальцы касаются его лба.
– Ну как, отпустило? – спросила она участливо.
– Да, – с трудом выговорил Меф. – На этот раз
сильнее, чем обычно… С каждым разом все сильнее. Когда-нибудь я могу сорваться.
– Я не позволю тебе сорваться!