Оказавшись на улице, Мефодий с интересом огляделся. Ему было
интересно, в какой машине приедет хан на этот раз. Он уже привык к тому, что
автомобиль всякий раз меняется. Так случилось и сегодня. Вместо привычной
рухляди времен Второй мировой Мамай был в сияющем черном «Роллс-Ройсе». Новый
«Роллс-Ройс» не имел никаких видимых повреждений, и, лишь обойдя его, Мефодий
обнаружил несколько пулевых отверстий в стекле правой задней дверцы.
– Неужели попали? – спросил он.
Мамай понимающе оскалился.
– Да уж не промазали. Даже броня не спасла. Не бойся,
хозяин! Скелеты не кусаются, – сипло сказал он.
Внутренне собравшись, Мефодий потянул на себя дверцу и с
облегчением вздохнул. Заднее сиденье выглядело вполне прилично. Если скелеты
когда-то там и были, сейчас они явно находились в отлучке.
– Мамайчик, мы не опоздаем? У меня в шесть личная жизнь. Со
стражиком света встречаюсь, между прочим, не хухры-мухры, – проворковала Улита.
Плоское лицо хана осталось бесстрастным. Мефодий подумал,
что у Мамая давно уже нет личной жизни. Только Тартар, гонки и пустота.
– Успеем, – просипел Мамай.
«Роллс-Ройс» рванулся с места. Покрышки завизжали,
подписывая себе некролог. Правое зеркальце сразу отлетело, зацепив парковочный
столбик. Заднюю дверцу пропорол выступающий край лесов, во множестве окружавших
дом № 13. Сверху посыпались какие-то доски. Улита проворчала, что Арей будет
недоволен.
А «Роллс-Ройс» уже вылетел на дорогу и помчался, вспахивая
пробку, как консервный нож банку. Мефодий понял, что у таксидермиста они будут
вовремя. Или время об этом пожалеет.
Таксидермист Цюрюпов, мрачный молодой детина, пахнущий
старыми чучелами и формальдегидом, ждал их в мастерской, в которую Улита и
Мефодий вошли, стараясь ни к чему не прикасаться. На стенах большой
полуподвальной комнаты помещалась коллекция Цюрюпова, состоящая из аномальных,
уродливых черепов. Здесь была баранья голова с искривленным, вросшим в одну из
глазниц рогом, медвежий череп с двумя следами от пуль, челюсть собаки с
безобразным прикусом и много подобных экспонатов. Единственный «нормальный»
череп принадлежал слону, сдохшему в гастролировавшем румынском цирке.
На столе, ярко освещенном хирургическими лампами, лежала
мертвая кошка, рядом с которой поблескивали на тряпке скальпели, пилки и
разделочные ножницы. Увидев Улиту, таксидермист смутился и забормотал, что вот
один банкир заказал чучело кошки.
– Он очень любил эту кошку? – наивно спросил Мефодий,
стараясь не смотреть на полуразделанную тушку.
Его сразу начинало тошнить.
Цюрюпов осклабился. Зубы у него были такие страшные, а
челюсти такие мощные, что Мефодию невольно пришло на ум, что его череп явился
бы достойным экспонатом этой коллекции. Так сказать, завершающим. И тем нелепее
звучало хихиканье, визгливое, девичье.
– Любил?.. Терпеть не мог!.. гьи-гьи… Прятала ему в ботинки
рыбу!.. гьи… орала… гьи! И так восемнадцать лет подряд… И все это время… гьи…
банкир вынашивал план мести… гьи-гьи… – то и дело издавая причмокивающиеся
звуки, сообщил таксидермист.
Улита демонстративно посмотрела на часы.
– Ну и где? – спросила она.
Цюрюпов метнулся куда-то в угол и вернулся с полусотней
крысиных кож. Верхние еще не совсем просохли. Улита взяла кожи и молча пошла к
выходу. Таксидермист нагнал ее уже у двери и, снижая голос, быстро, косноязычно
забормотал, прося продлить срок аренды.
– Гьи-гьи… гьи-гьи… – только и слышал Мефодий.
– Больше трех раз не положено! – строго сказала Улита, по
привычке делая физиономию чемоданчиком.
– Но мне совершенно необходимо!.. гьи… Мне же нельзя
по-другому! Ну тогда ты, мальчик!.. сделай что-нибудь, гьи! – почти простонал
таксидермист, пытаясь обнять Мефодия за плечи.
Вспомнив разделанную кошку на столе, Буслаев резво
отпрыгнул.
– Только без цирка! Мы не слоны! – поморщившись, сказала
Улита. – И оставьте ваши «гьи» при себе. Попытаемся сделать исключение. Когда
истекает срок вашей аренды?
– Через три месяца! – выпалил Цюрюпов.
– Вот тогда и приходите. И смотрите, чтобы больше не было
задержек с кожами. Еще одно оправдание, что не было крыс, и…
Цюрюпов льстиво закивал.
– На прежних условиях арендочку-то?.. гьи… Уж я вас
отблагодарю! Если там чего по моей части… Чучельце там из кого…
Улита отмахнулась.
– Не надо. Обойдусь как-нибудь. Я сама чучело, – сказала
она.
Таксидермист на всякий случай не стал улыбаться и говорить
«гьи-гьи».
– А что за условия-то? – с любопытством спросил Мефодий у
Цюрюпова.
– Какие условия?
– Ну вы сказали: на прежних условиях. На каких?
Таксидермист с мольбой посмотрел на Улиту, но, не получив от
нее никакой помощи, понес совершенную околесицу:
– Вы уж там в договорчике сами посмотрите, – сказал он под
конец и, поспешно отступив к дохлой кошке, отгородился ею от окружающего мира.
В машине Улита расхохоталась. Мефодий не уставал поражаться
перепадам настроения ведьмы: пару дней назад после ссоры с одним джинном
автомобиль буквально сотрясался от ее рыданий, а сейчас он точно так же
сотрясался от хохота.
– Ну и сконфузил ты его своим вопросом! Ты видел его рожу? –
спросила ведьма сквозь смех.
– Ага. А чего он так перекосился?
– Зубные щетки, – с трудом выговорила Улита.
– Что за щетки?
– Ты что, глупый совсем? – удивилась Улита. – Знаешь, за что
Цюрюпов заложил эйдос? Раз в месяц он получает посылку, аккуратненькую такую, а
в посылке угадай что? Старые зубные щетки знаменитых актрис, спортсменок и так
далее. В прошлый раз были, по-моему, щетки французской певицы Пуржет де Фарс и
русской теннисистки Кати Сыроежкиной.
Мефодий покачал головой. Он успел уже слегка поднатореть в
делах Канцелярии Тартара и представлял, сколько переписки и волокиты нужно,
чтобы каждый раз пробивать требуемое. Если таксидермист срочно не возьмется за
ум, на том свете ему будет предъявлен немаленький счет.