– Надо же, – заметил сын, – перепутал. Помнишь, когда
покупали телик в гостиную, он был обложен со всех сторон такими белыми толстыми
зернистыми штучками. По виду точь-в-точь твои хлебцы!
Больше мы их не покупали.
Но Олимпиада Евгеньевна с отменным аппетитом принялась
откусывать слишком белыми и ровными для того, чтобы быть настоящими, зубами
большие куски «упаковки».
– Ну, так как, душечка? Нравится квартира?
Я кивнула.
– Согласны?
Эх, знать бы на что! В процессе экскурсии по бесконечным
помещениям так и не выяснилось: продает она апартаменты, меняет или просто
подыскивает жиличку.
– Хорошие собачки, – сказала я, поглаживая трех одышливых,
толстых и почти лысых болонок.
Олимпиада Евгеньевна улыбнулась.
– Это мои детки. Старые совсем стали. Вот только об одном
господа прошу, чтобы они умерли раньше меня, а то выбросят старушек на помойку…
Да вы не волнуйтесь, они тихие, не помешают, только на стук лают. Так какую
комнатку выбрали?
Я помялась.
– Подумаю еще…
– Конечно, душечка, – ласково ответила Олимпиада Евгеньевна,
– только долго не тяните.
– Вы одна живете?
Старушка кивнула.
– Неужели никто не помогает?
– Некому. Муж давно умер, а дочка Леночка… ну да бог с
ней!..
– Ужасно, – вполне искренне сказала я, – все-таки дети
бывают так жестоки! Воспитываешь их, растишь, во всем себе отказываешь, а когда
делаешься пожилой, никакой помощи не окажут!
– Ах, ангел мой, – вздохнула собеседница, – у меня-то все не
так. Жизнь была похожа на праздник. Там, в коридоре, на шкафу чемодан, если
откроете, ахнете. Весь забит любовными письмами. Какие только люди не
признавались мне в чувствах! Не поверите – писатели, поэты, композиторы,
генералы. Знаете, я была уникальной, удивительной красавицей. Хотите,
фотографии покажу?
Не дожидаясь ответа, она распахнула резные дверки старинного
буфета, и на свет явился кожаный альбом с блестящими заклепками.
Хозяйка указала на фото:
– Смотрите, это я.
И правда, хороша. Фотограф запечатлел молоденькую девушку с
розой в руке. Огромные глаза, море кудрей, упрямый подбородок и милые ямочки на
щеках.
Рукой, покрытой старческой «гречкой», балерина перевернула
страницу:
– Вот, это я и Корней Иванович Чуковский, здесь мы с Лилей
Брик, а тут Никита Богословский и Иосиф Прут…
Мелькали известные всей стране лица, преимущественно
мужские. И со всеми Олимпиада – кудрявая, веселая, стройная.
Потом появились снимки военных.
– Мой муж служил генералом, – пояснила дама.
Заканчивался альбом фотографией не слишком красивой, слегка
угрюмой женщины лет сорока. Сбоку был приколот черный бантик.
– Кто это? – бесцеремонно спросила я.
Олимпиада Евгеньевна вздохнула:
– Ах, дорогуша, настоящая трагедия. На этом снимке вы видите
мою дочь, безумно талантливую актрису, к сожалению, ее, можно сказать, уже нет!
– Умерла? – спросила я, разглядывая траурную ленточку.
Хозяйка вытащила из недр платья кипенно белый кружевной платочек
и картинно всхлипнула.
– Хуже.
– Что может быть хуже смерти? – изумилась я.
– Леночка трагично заболела, – сказала Олимпиада Евгеньевна,
– инсульт. Ужасно. Молодая, здоровая и разом превратилась в бессловесное,
лишенное разума существо. Конечно, врачи виноваты. Я-то растерялась, когда
утром к ней в комнату вошла. Думаю, уж полдень, вставать пора! Раздергиваю
шторы и ну ее ругать: «Просыпайся, небось репетицию проспала!»
Но в ответ не раздалось ни звука. Мать повернулась к кровати
и увидела, что по щекам дочери льются слезы.
– А, у-а, – донеслось из перекошенного рта.
Перепуганная балерина вызвала «Скорую помощь». Леночку
моментально госпитализировали в 1247-ю больницу. Олимпиада Евгеньевна сначала
немного растерялась, и Лена оказалась в общей палате, среди десяти таких же
несчастных. Потом врачи говорили, что, если бы в первые часы провели
интенсивную терапию, Костина могла бы выкарабкаться из болячки. Так это или
нет, не знает никто, но время было упущено.
Через неделю балерина подключила все свои связи, и Леночку
перевели в «блатной» корпус, в одноместную палату, начали активно лечить, но,
увы и ах!
– И где она сейчас?
– В Кащенко, – вздохнула Олимпиада Евгеньевна, – речь так и
не вернулась, более того, исчез рассудок. Навещаю иногда, но бесполезно – не
узнает! Такой вот крест послал господь!
– Когда же случилась эта страшная история?
– Почти три года тому назад, 15 июня, – пояснила хозяйка и
спросила:– Ну, так что, снимаете комнатку?
Я покачала головой:
– Пока не могу ответить. А у вашей дочери дети есть?
– Нет, ни мужа не было, ни деток, – сообщила балерина и
прибавила: – Даю срок до пятницы, а там не обессудьте, других пущу.
Мы церемонно раскланялись. Я села в «Вольво» и принялась
барабанить пальцами по рулю. Милейшая Олимпиада Евгеньевна врала как сивый
мерин. Ее дочь содержится не в государственной психиатрической лечебнице, а в
частной и страшно дорогой клинике Федотова. Это лечебное заведение явно не по
карману пенсионерке, несмотря на ее серьги, камею и дорогого парикмахера. Кто
же оплачивает пребывание Костиной? И потом, вчера видела, безусловно, не совсем
нормальную, но крайне говорливую даму. К тому же этот черный бантик в альбоме!
Конечно, Олимпиада Евгеньевна, как все люди сцены, склонна к
театральным жестам, но прикреплять траурную ленточку на фотографию живого
человека это как-то уже слишком! К тому же лицо… Дама на фотографии была мало
похожа на женщину, плакавшую в кресле. Безусловно, болезнь меняет, но цвет
радужки недуг не изменит никогда. На снимке угрюмая тетка глядела на мир карими
очами, а Костина из клиники Федотова смотрела на меня голубыми, даже синими,
очень красивыми, необычными глазами.
Ладно, сейчас поеду домой, а завтра с раннего утра
отправлюсь в 1247-ю больницу.
В столовой сидела Таня.