Скелет из пробирки - читать онлайн книгу. Автор: Дарья Донцова cтр.№ 75

– Как же вам удалось выжить? Ладожский тяжело вздохнул.

– Знаете, душенька, когда встает вопрос о жизни, делаешься очень изобретательным. Начнем с того, что я еврей. А фашисты убивали людей моей национальности сразу. Но когда нас привезли в Горнгольц, офицер, проводивший селекцию, воскликнул по-немецки: «Надо же, у этого русского наше имя Герман!»

Хоть Ладожский и был совсем ребенком, он живо смекнул, что судьба посылает ему шанс на спасение. К тому же паренек совершенно не походил на еврея, вернее, на тот образ иудея, который создали себе гитлеровцы. В их понимании потомок Моисея должен быть черноволос, кареглаз, смуглолиц и иметь большой горбатый нос. А Герман был тоненьким мальчиком с копной белокурых, абсолютно прямых волос, голубыми глазами и аккуратным носом с россыпью веснушек.

– Моя бабушка была из Берлина, – быстро, на хорошем немецком соврал мальчишка, – она научила меня родному языку и попросила назвать внука в честь своего отца.

Гитлеровец удивленно вскинул брови.

– Всем стоять смирно, – сказал офицер и ушел в домик, где помещалась администрация.

Герман замер на солнцепеке, чувствуя, как по спине горячими струйками льется пот. У него было две любимых бабушки: Сара Моисеевна и Юдифь Соломоновна. Первая, мамина мама, обожала оперу, в особенности «Пиковую даму», и, когда дочь родила сына, потребовала, чтобы его назвали Германом, но с одним "н". Юдифь Соломоновна же хотела дать мальчику имя Абрам, в честь своего умершего мужа. В результате долгих, кровопролитных баталий победила Сара Моисеевна. Юдифь Соломоновна разобиделась, хлопнула дверью и почти десять лет не разговаривала с Сарой. Приходившего в гости внука она упорно звала Абрамом. А Герману, честно говоря, было все равно, на что откликаться.

Но сейчас, отведенный в сторону от основной массы прибывших в Горнгольц людей, он истово молился всем известным богам, повторяя про себя:

– Милая бабушка, спасибо, что ты настояла на своем и не разрешила вписать в метрику имя Абрам.

А еще он тихо радовался тому, что в школе не прогуливал уроки «дойча», а старательно зубрил грамматику.

Наконец из домика вышел офицер, но не один, а с другим фашистом, более пожилым.

– Значит, твоя мать немка? – поинтересовался второй гитлеровец.

– Обрусевшая, – быстро затараторил Герман, – отца моего звали Наумо, он украинец. Наумо Ладожский.

– Какая фамилия у твоей матери? – резко спросил первый офицер.

– Миллер, – не растерялся Герман, – Анна Миллер, в замужестве Ладожская.

Офицеры переглянулись.

– Ступай в контору, – велел пожилой.

Очевидно, немцы не знали, как поступить, потому что они заперли паренька в кладовой, но предварительно сводили его в туалет – не в домик, расположенный у изгороди, а в санузел для немцев с чистейшим унитазом. А еще ему дали чашку какао и кусок восхитительного белого хлеба.

Наутро Германа выпустили и отвели к другому мужчине, кряжистому мужику, похожему на сельского тракториста.

– Значит, ты почти немецкий мальчик? – без тени улыбки поинтересовалось начальство.

Герман кивнул.

– Одних слов мало, – усмехнулся «крестьянин», – нужны доказательства, документы.

– У меня их нет, – пробормотал Герман и замолчал. «Тракторист», не мигая, смотрел на пацана, и вдруг того осенило:

– Могу исполнить песенку, которую бабушка пела мне на ночь. Это старинная мелодия, ее знают только настоящие немцы!

– Давай, – крякнул дядька.

Герман затянул:

– Schlaf, mein lieber, schlaf, dein Vater… <"Спи, мой дорогой, спи, твой отец…" (далее – «пасет овец, мать стирает белье…») – старинная немецкая колыбельная песня.>.

Лицо начальника разгладилось. Он подождал, пока подросток закончит петь, и сказал:

– Хорошо, назначаю тебя помощником санитара. Жить будешь в бараке "Б", питаться станешь вместе с капо, все-таки в тебе течет арийская кровь, правда, сильно испорченная украинской.

На мягких ногах Герман пошел в барак. В его школе преподавала иностранный язык настоящая немка. Роза Леопольдовна, приехавшая в свое время в СССР по линии Коминтерна. Отчего ее не расстреляли в 37-м, было непонятно, но иногда дама, наклонив голову с круто завитыми кудряшками, пела ученикам песни своего детства и юности. Дети беззлобно подсмеивались над Розой Леопольдовной. Ну взбредет же ей в ум развлекать их, совсем уже взрослых, таким образом. Но песни слушали и даже, от постоянного повторения, запомнили слова. Герман тоже прихихикивал на уроках, и вот теперь вышло, что полубезумная Роза Леопольдовна спасла ему жизнь.

Что пришлось пережить мальчику, почти ребенку, убиравшему в операционных и палатах, трудно описать словами. Герман старался, как мог, облегчить страдания несчастных «кроликов» – так называли немцы людей, на которых проводились опыты. По ночам, когда капо и доктора спали, мальчик утаскивал на кухне батон белого хлеба и угощал самых слабых. Люди хватали его и лихорадочно шептали:

– Слышь, парень, таблеточку анальгина раздобудь? Помоги! Но лекарства трогать Герман боялся. Во-первых, все они были на строгом учете, а во-вторых, шкафы хорошо запирались, поэтому единственное, что мог сделать мальчик для несчастных, – это изредка подсунуть ломоть булки да дать воды. А еще он очень боялся оказаться в бараке в качестве подопытного. Но, очевидно, немцы и впрямь посчитали его за своего. Потому что краткие указания «вымой пол» или «простерилязуй инструменты» раздавали ему на немецком языке. Правда, в свой туалет не пускали, и ел Герман вместе с капо, питался он намного лучше, чем заключенные, но не ходил в офицерскую столовую.

Гром грянул в апреле сорок пятого. Первого числа среди новых заключенных оказался мальчик, чем-то похожий на Германа, пятнадцатилетний поляк Янек. Вечером ему отрезали ногу, и, прокричав до утра, паренек скончался. А второго апреля на стол положили Германа. У врачей родилась идея проверить, влияет ли национальность пациента на процесс выздоровления.

– Мальчишки здорово похожи, – радовался один из хирургов, – получится почти чистый эксперимент!

Неизвестно, в чем тут было дело, может, Герман, питавшийся лучше других несчастных, оказался более крепким, или его организм изначально был крепче, чем у несчастного Янека, но Герман выжил, а к восемнадцатому числу даже сумел встать.