Ощупав сверток, Таня ощутила внутри что-то
мягкое. Глубоко вздохнула и потянулась к нитке. Ягун и Гробыня обменялись
понимающими взглядами. Склепова отодвинулась поближе к дверям, а Ягун остался
сидеть на стуле. Он был внешне расслаблен и даже ногу с ноги не убрал, но Таня
заметила, что он подвинул руку с перстнем поближе к колену. Мало ли что…
«Ну, пора! Если я не выпущу это, оно вырвется
само», – подумала Таня.
Пипа скатилась с кровати и закрыла голову
подушкой. Секунду спустя дочка дяди Германа услышала, как лопнула нитка.
– Да тут какие-то волосы! – услышала
Пипа удивленный голос Тани.
Глава 2
Лубофф не магия. Она хуже
– Как ты помнишь, друг мой, наш договор
расторгался в двух случаях: если ты поумнеешь или попросишь меня о том, чего я
не смогу выполнить… – зловеще сказала щука с зелеными разводами на чешуе.
– Так что, я поумнел? – басом
удивился Гломов.
Это был тот самый Гуня, о котором еще пять лет
назад ходил анекдот: «Маленький Гунечка встал рано утром. Убрал со стола
вчерашние бутылки, побрился и, закуривая на ходу, пошел в школу. Уроки в первом
классе вот-вот должны были начаться».
Щучка-внучка окинула его оценивающим взглядом.
– Поумнел? Врать не буду. Чего нет, того
нет, – сказал она.
– Тогда чего?
Щука хихикнула.
– Только что ты попросил меня о
невозможном. Теперь тебе придется выплатить мне небольшую неустойку.
Гуня энергично поскреб рукой щетину.
Послышавшийся звук напомнил скрежет новой наждачной бумаги.
– А чего я такого пожелал-то? Не
врубаюсь, – произнес Гломов с недоумением. Ему казалось, что он был
осторожен.
– Напоминаю. Пять минут назад ты сказал:
«Хочу, чтобы у меня была бутылка пива, я сидел бы в кресле, а Гробыня
массировала бы мне плечи».
– Что мне, пива нельзя, что ли? –
возмутился Гломов. С его точки зрения, желание было вполне безобидным.
– Отчего ж нельзя? Тебе уже все можно.
Долгохонько же ты в Тибидохсе подзадержался, – вкрадчиво сказала щука.
– Тогда чего? Ты не можешь устроить,
чтобы Гробыня сделала мне массаж? Или тебе колдовать в лом? – с обидой
спросил Гломов.
Щука шевельнула хвостом.
– Со Склеповой, конечно, сложнее. Нрав у
нее тот еще. В хорошем настроении она и сама тебе плечики помассирует, а в
плохом пожалуй что и шею свернет. Однако дюжина хорошо подготовленных
купидончиков с бронебойными стрелами решили бы и эту проблему… Нет, Гунечка,
тебя сгубила банальная жадность.
– Ты не темни, конкретно говори.
– Вспомни, что ты добавил к своему
желанию. Ты добавил, что хочешь, чтобы пива в бутылке было больше, чем воды в
Мировом океане, и чтобы оно было ядреней, чем лава в Тартаре. Этого я выполнить
не могу, несмотря на всю силу своей магии. В крайнем случае, тютелька в
тютельку. Но уж точно не больше и не ядреней… Так что расплачивайся, Гломов!
Твой час пробил!
Щучка-внучка нетерпеливо подпрыгнула в ведре,
обдав Гуню гниловатой водой.
– У всякого человека и даже у каждой щуки
есть свой пунктик, – продолжала она. – Эдакое, знаешь ли, желаньице.
Иногда нелепое, даже вздорное. Такой пунктик есть и у меня, ничего не попишешь.
Борюсь с собой, борюсь, плавники вон все себе изгрызла, хвост искусала… Но,
думаю, лучше сказать своему желанию «да» и раз и навсегда избавиться от
комплексов!
– Что за желание-то? – опасливо
поинтересовался Гломов.
Щука приоткрыла рот. Зубы у нее были мелкие,
как пилки.
– Э-э… ну если ты хочешь знать… Видишь
ли: мне давно хотелось съесть человеческое сердце. Не какое-нибудь вообще
сердце, а сердце очень глупого и очень здорового человека… Твое сердце, Гуня!
– Э-э, ты чего?! Это типа шутка? Я же так
умру! – растерялся Гломов.
– Не говори таких ужасных слов,
умоляю! – сказала щучка-внучка. – Я слышать ничего не желаю. Твоя
смерть мне не нужна. Только сердце. Остальное можешь оставить себе.
Гуня сглотнул слюну.
– Но я же не смогу жить без сердца!
– Ну, родной, это уже частности. Никогда
не следует зацикливаться на деталях, – небрежно сказала щука.
– Ты говорила про здоровое сердце. А
разве я здоровый? Когда я приезжаю на каникулы, моя маманя всегда вздыхает, что
я тощий и бледный. И что мой дедушка зашиб бы меня одним пальцем, –
цепляясь за соломинку, заявил Гломов.
– Твой дедушка был цирковым
силачом? – заинтересовалась щучка.
– А оно ему надо было – грыжу рвать? Он
всю жизнь проработал в магазине «Рыболов-спортсмен». Продавал спиннинги и
телескопические удочки. В девяносто два года поехал на охоту, выпил и заснул на
морозе.
– Жаль, я не была знакома с твоим
дедушкой. Его бы сердце мне подошло, особенно учитывая мое отношение к
рыболовам-спортсменам. Однако дела это не меняет. Приступим! Зажмурься и считай
до трех… Будет не больно, обещаю. Никакой патологоанатомии, сплошная магия…
Щучка высунулась из ведра и уставилась на
Гломова. Гуня пугливо попятился.
– Может, свое желание я возьму
назад? – спросил он с надеждой.
– Поздно, дружок! Считай! Ну!.. – рявкнула
щука.
Из ее плоских рыбьих глаз ударили красные
лучи. Соприкоснувшись, они сгустились и скользнули вниз, прочертив на каменном
полу узкую раскаленную борозду.
Гуня понял, что его не пожалеют. В конце
концов, его дедушка, разделывая рыбу, не задумывался, насколько это приятно
самой рыбе. Рыба есть рыба. Вот и щука, похоже, рассуждала в том же духе:
человек есть человек.
– Считай! – приказала щука.
Раскаленный луч пополз по камням к ногам
Гломова. Гуня резво отскочил:
– Хорошо, хорошо! Успокойся! Я понял.
Начинаю считать!
– Давай! – мрачно сказала щука.
– Один… два… Аморфус телепорцио! –
внезапно крикнул Гломов и вскинул руку.
Алая искра помчалась к щуке. Щуку окутало
светлое облако, и она исчезла, успев лишь грозно щелкнуть зубами. Вместе со
щукой исчезло и ведро. Остался только влажный круг на полу.
Гуня вытер вспотевший лоб. Перстень на его
руке был горячим и обжигал кожу.