Немного страха в холодной воде - читать онлайн книгу. Автор: Оксана Обухова cтр.№ 31

На длинном столе, стоявшем под двумя окнами, выходящими на поле и лес, стоял раскрытый, работающий ноутбук, лежали подключенные к нему наушники. Слегка сдвинутые стопки книг, ворохи бумаг и кипы газетных подшивок окружали компьютер. На уголке стола сиротливо примостились пустой стакан в простом почерневшем подстаканнике и тарелочка с подсохшим кусочком серого хлеба и огрызком яблока.

Вдоль самой длинной стены без окон расположились открытые книжные полки, в углу, неподалеку от письменного стола, стояла заправленная серым верблюжьим одеялом узкая кушетка — ее вид, до спазм в горле, отдавал казармой и аскезой.

Телевизора в огромной, пожалуй, единственной комнате дома не было. Здесь ел, спал и работал ученый. Человек, далекий от развлекательных телешоу, вереницы сериалов и веселеньких реклам про пенные шампуни и надежные памперсы. Для связи с внешним миром отшельнику хватало, скорее всего, Всемирной паутины… Как и Арнольдовичу в былые, холостые времена, вспомнила сыщица, — тарелка китайского вермишелевого супа у включенного компьютера, плохо помытое яблоко в зубах за книжкой, зеленый чай четвертой заварки…

Даже легкий производственный бардак был в точности такой, как в комнате Арнольдовича!

И запах! Бумажный, книжный запах ученого-отшельника, по совести сказать — увлеченного работой бесхозного мужика.

Но окончательно погрузила Надежду Прохоровну в атмосферу комнаты Вадима Арнольдовича картина, что висела на стене у двери. Надежда Прохоровна повернулась к стоящему в дверях хозяину, увидела репродукцию и машинально отметила:

— «Гималаи. Закат солнца». Рерих. — Точно такая же картина, почти на том же месте — справа от косяка! — висела в комнате Арнольдовича.

Павлов удивленно поднял брови, несколько по-новому оглядел назойливую бабушку, и Надежде Прохоровне показалось, что между ней и «академиком» протянулась тонюсенькая, едва наметившаяся ниточка взаимопонимания.

Вот как бывает! Можно каждый день встречать на улице странноватого человека, думать о нем черт-те чего, а попади к нему в дом — сразу все станет понятно.

Существуют такие говорящие комнаты, которые скажут о человеке лучше всяких слов. Войди к нему домой, оглянись по сторонам, и рассказывать хозяин ничего не должен: вот он весь, как на ладошке! Сидит день и ночь за компьютером, яблоками завтракает, хлебом с чаем обедает.

И нет ему дела до выстрелов в деревне, до убитых сельчан, до бабушек с курями и Фельдмаршалов с кроликами.

Бойцовый полководческий настрой схлынул с Надежды Прохоровны, как и не было.

Немного смущенная, она дошла до письменного стола, бросила взгляд на корешки книг, лежащих возле компьютера: сплошь психология с уклоном в детско-подростковые проблемы. Поглядела на работающий монитор — график с циферками…

Усмехающийся Павлов, сложив руки на груди и опираясь плечом на дверной косяк, наблюдал за бабушкой.

— Удовлетворили любопытство, Надежда Прохоровна?

— Удовлетворила, — не стала лукавить, попросту согласилась бабушка Губкина.

— О чем вы хотели со мной поговорить? — Взгляд «академика» стал серьезен, Павлов отошел от двери, предложил гостье сесть на небольшой диванчик, притулившийся в ногах кровати. Сам убрал с него ворох бумаг и сел во вращающееся небольшое креслице у стола, повернув его к гостье.

Надежда Прохоровна опустилась на краешек дивана, пожамкала губами и начала почему-то совсем не с того, с чего хотела:

— Ты, Герман, выстрел сегодня ночью слышал?

Надо отметить, что, приступая к следственным мероприятиям, сыщица-любительница всегда переходила с опрашиваемыми на ты. Отчего-то ей это ловчее казалось, проще, ближе. (Софья Тихоновна в тот момент «выключалась» категорически, поскольку аристократические манеры дамы с пустопорожним любопытством и лихими сыщицкими приемами бабы Нади монтировались плохо.)

— Выстрел? — удивленно переспросил Павлов. — Когда?

— Да около трех ночи.

— Трех ночи… трех ночи… — задумчиво забормотал ученый-отшельник. — Нет, не слышал. Почти до половины четвертого, кажется… я работал за компьютером. — Павлов вместе со стулом повернулся к письменному столу. — Вон, видите, наушники лежат? Я всегда их за работой одеваю… Привык. Музыка, знаете ли, помогает мне не отвлекаться.

Надежда Прохоровна задумчиво поглядела на нетипичного сельчанина — вроде бы не врет. Арнольдович, когда работает, пушечного выстрела под ухом не расслышит, не то что грохота двустволки через четыре дома.

— А о парнях в лесу что скажешь? Твои ребята?

Герман Аркадьевич смутился, потеребил двумя пальцами нижнюю губу…

— Мои, — признался спустя секунд двадцать. — Три года назад я был директором детского дома, ребята — мои воспитанники. Они что — натворили что-то? Набедокурили? — Взгляд Павлова посуровел.

— Даже не знаю… — пробормотала баба Надя. — Может, и натворили, может, и не они вовсе…

Рассказывать о своих лесных похождениях в этой истинно научной обстановке бабе Наде показалось диким. Придуманным, как мыльный сериал.

Ну, испугалась старая бабка четырех парней в лесу! Ну, расслышала, как они вроде как блатные клички упоминали, и в бега бросилась! В трубу сдуру полезла, через поля удирала…

Смешно ведь. Не догнали же, словом худым не обидели. Сама себя перепугала, сама черт-те чего вообразила…

Чего тут скажешь? Доказательств — ноль, предположения одни, на пятнистых штанах и высоких ботиках основанные…

Матрена вообще непонятно в кого палила…

— Надежда Прохоровна, — твердым преподавательским голосом проговорил Герман Аркадьевич, — что произошло? Расскажите толком.

— Ну-у-у… — протянула бабушка Губкина.

И в десятке предложений (не касаясь подслушивания, ползанья и трубы) выложила суть происшествий в лесу, в поселке и в деревне ночью.

Когда рассказ коснулся штанов с ботинками, на «дзержинских» скулах Павлова заходили желваки под тонкой желтоватой кожей. Глаза бывшего директора детского дома превратились в колючие льдистые щелки, но бабушку он ни разу не перебил.

Когда та закончила смущенным «Вот так все оно и было», Павлов взял со стола мобильный телефон, недовольно щурясь, набрал номер и, дождавшись ответа, рыкнул:

— Иван? Быстро ко мне!.. Нет! Быстро! Можно на машине, бери всех! Жду. — Отбросил телефон на мягкую стопку бумаг, положил ладонь на голову и помассировал макушку. — Чертенята! Чтоб их…

— Балуют? — сочувственно спросила баба Надя.

— А? Что?.. Да нет, не балуют, сюрпризы преподносят. — Герман Аркадьевич встал с вращающегося кресла, отвернувшись от Надежды Прохоровны, зачем-то переворошил бумаги… — Я понимаю, — резко обернулся к гостье, — в глазах деревни я выгляжу эдаким нонконформистом, анахоретом…

Надежда Прохоровна очень не любила, когда при ней непонятными словечками бросаются, с толку сбивают и мысли этим путают. Она перебила огорченное бормотание «нон…кон…», «ана… хоте…хорета» строгой отповедью: