– Как прикажете его понимать, когда он
сам себя не понимает, мамочка моя бабуся! – сердился Ягун. – Что такое
«месть мрака – закат весны»? Морбодой драконбольных фанов? Затянувшийся матч?
Пуппер ночует в воздухе на надувном матрасе, пока Джейн Петушкофф и тетя
Пуппера гоняются за Танькой, швыряя в нее копирайтами?..
Джинн Абдулла, успешно избежавший исчезновения,
днями и ночами пропадал в книгохранилище, листая древние фолианты. Однако это
не мешало ему с удвоенной суровостью расправляться с должниками.
– Книги надо сдавать вовремя! Даже смерть
не причина для опоздания! Было время, когда мертвые вставали из гробов,
спохватившись, что не сдали методичку, – говорил он.
Таня все дни с утра до вечера проводила на
драконбольном поле. С ней нередко тренировались Ягун, Катя Лоткова, Маша
Феклищева и Семь-Пень-Дыр. Горьянов откровенно сачковал. Ритка Шито-Крыто
появилась на поле только три или четыре раза и тренировалась по собственной
программе, отрабатывая мудреный пас самой себе с отскоком от магического
купола.
Кузя Тузиков химичил с реактивным веником,
экспериментируя с амулетами и пытаясь добиться от веника особенных летных
качеств.
– Ты что-то не то делаешь, Пузик-Кузик!
Амулеты еще никого не спасали. Развяжется некстати – и хлопнешься! Вспомни,
сколько раз я пылесос разбивал! Про голову не говорю, она у меня не
хромированная. Лучше разберись с заговоренными пасами! У тебя вечно как Труллис-запуллис,
так Цап-царапс . А как цапцарапнешься, тут не глядя бери саперную лопатку и
отправляйся тебя выкапывать! – не выдержав, проворчал как-то Баб-Ягун.
– А твоя Лоткова? У нее что, нет
талисманов? Да у нее пылесоса не видно – одни амулеты! – огрызнулся
Тузиков.
– Ты Катьку не трогай! У нее это так…
ленточки. И вообще она в защите играет, – неуверенно возразил Ягун.
После исчезновения Соловья, как самый
говорливый и языкастый, Ягун взвалил на себя обязанности тренера, вот только
слушались его неважно. Между тренером и игроком должна быть дистанция. Ягун же
был свой парень и дистанции держать не умел.
Нередко во время самых сложных воздушных
маневров, отрабатывая их до полного автоматизма, Таня ловила себя на том, что
нет-нет, а неосознанно бросит взгляд то на поле, то на тренерскую скамью –
туда, где она привыкла видеть маленькую фигурку Соловья О.Разбойника со
вскинутым вверх лицом. Иногда, чтобы ничего не пропустить, Соловей ложился на
спину и смотрел на небо, как мечтатели смотрят на звезды. Вот только мечтатели
так потешно и сердито не размахивают руками, переживая удачи и неудачи команды,
будто каждый из десяти игроков сборной не отдельный независимый маг, а один из
десяти его пальцев.
Теперь же на поле лишь желтел ровный песок да
белели светлыми прерывистыми черточками пустые трибуны. И Таня понимала, как не
хватает команде Соловья, который все эти годы был ее единым и беспокойным
сердцем.
Как-то к вечеру, когда на драконбольном поле
оставались только Таня, Ягун да Тузиков, упорно модернизирующий свой веник,
Таня увидела на зрительских трибунах Пипу и, удивленная, снизилась. Рядом с
Пипой на скамье лежало потертое кавалерийское седло со стременами. Там, где по
генеральной идее верховой езды подразумевалась лошадь, помещалась огромная
стеклянная бутыль, пристегнутая к седлу подпругами. Формой она напоминала
бутыль из-под шампанского.
– Что это такое? – спросила Таня.
– Транспортная реактивная бутыль джинна
Абдуллы для дальних перелетов! А седло из берлоги Тарараха. По некоторым
сведениям, оно принадлежало Барклаю-де-Толли. Магии в нем нет, зато сидеть
удобно, – пояснила Пипа, деловито укорачивая стремена.
– Абдулла дал тебе свою транспортную
бутыль? С какой это радости?
– Он сделал это без всякой радости,
Гроттерша, – заверила ее Пипа. – Скажем так, когда я оказалась
поблизости, бутыль решила сменить владельца. С артефактами это бывает. Они
влюбчивы, как студенты. Абдулла предположил, что бутыль отреагировала на мою
интуитивную магию. Она-то энерговампирюка, вроде Черных Штор, а у меня магии-то
много… А дальше Абдулле просто ничего другого не осталось, как разбить ее или
отдать мне.
– И он выбрал второе?
– Точно. Он даже присоветовал мне седло,
чтобы я могла уверенно держаться в воздухе. Только я подозреваю, что в большей
степени он заботился о бутылке…
Дочка председателя В.А.М.П.И.Р. проверила
стремена, подтянула подпруги и решительно оседлала бутылку.
– Надеюсь, ты не бросишь меня, Танька? Я
ужасно боюсь высоты. Что надо говорить, чтобы эта штука взлетела? Торопыгус
плетутс? Тикалус взрываллус ?
– Ты что, не знаешь? – удивилась
Таня.
– Вообще-то меня учили. Я даже летала
пару раз, но ничего не соображала от страха, волновалась и все забыла, –
сказала Пипа дрогнувшим голосом.
– Зачем тебе это, Пипенция? Полеты – не
твое! – спросила Таня.
– Знаю. Но я хочу, чтобы Гурочка Пуппер
увидел, как я летаю. Возможно, именно в этом сакральный смысл того, что бутыль
Абдуллы признала меня. Гурий и я, я и Гурий – тебе этого не понять. Гурий
просто создан для меня, даже если сам он этого еще не знает! – сказала
Пипа.
Голос у нее звучал маниакально. Взгляд
затуманился. Неподалеку сами собой возникли две шаровые молнии и выжгли на
скамье сердце, пронзенное стрелой. Танино кольцо нагрелось, реагируя на
повысившийся фон интуитивной магии.
– А Бульонов уже не нужен? –
спросила Таня.
Пипа смутилась.
– Генка… хм… я сама еще не разобралась… У
тебя бывает такое, что нравятся сразу двое? – спросила она.
Таня не ответила на этот вопрос.
– Ладно, Пипенция. Ты готова лететь?
Тогда, пожалуй, лучше начать с Пилотус камикадзис. Торопыгус угорелус оставим
на десерт.
– Пилотус – это самое опасное?
– Нет. Пилотус камикадзис – медленное, но
наиболее грузоподъемное. В равной степени подходит для… для тех, кто начинает, –
деликатно изменив формулировку, пояснила Таня. – Не вцепляйся в седло
двумя руками!
– А как же я буду держаться? –
быстро спросила дочка дяди Германа.
– Пипенция, не я придумываю правила! Тут
надо или лететь, или не лететь. Что-то одно.
Пипа позеленела. Таня ощутила, как та
мобилизует последнее мужество, соскребая его отовсюду, как сметану из
опустевшей банки. Наконец Пипа разжала правую руку с перстнем и подняла ее.
– Пилотус камикадзис ! Мамочки-и-и!