Караван, сопровождаемый сотней вооруженных сакалибов,
следовал по дороге, пролегающей вдоль океанского побережья. Это была широкая
ухоженная дорога, проложенная и вымощенная две сотни лет тому назад еще
румийцами. По дороге им попадались и другие путешественники — кто-то совершал
паломничество в Танджу, а другие просто брели по делам в близлежащие деревни.
Через каждые десять миль караван делал остановку: вдоль дороги располагались
государственные постоялые дворы — там были все, пусть лишь самые необходимые,
удобства и для людей, и для вьючных животных.
За первый день они преодолели примерно треть пути. Зейнаб
пребывала в легком раздражении — ей не представлялось возможности вымыться до
наступления утра. В публичные бани при постоялом дворе, как и повсюду в
Аль-Андалус, доступ для женщин был открыт лишь до полудня… Потом наступала
очередь мужчин.
Хасдай, чистый и посвежевший, воротился к ней. Он прекрасно
отобедал, вкусил отменного вина и теперь жаждал любви.
— Я стосковался по тебе… — сказал он, потянувшись к ней. —
Мы так давно не были с тобою вместе, моя дорогая…
Зейнаб мрачно взглянула на него:
— Я устала, мой господин. У меня голова раскалывается.., все
эта жара и дорожная пыль… Я сплошь покрыта потом и грязью. — Она отодвинулась
от него подальше. — Я хочу только, спать, спать… Не желаю тебя разочаровывать —
но я не на многое теперь способна… Может быть, тебе удастся взять женщину
напрокат у хозяина постоялого двора. Если она чиста, то я не стану возражать,
мой господин.
Он поглядел на нее обиженно:
— Я вполне способен обуздать свои желания, Зейнаб. Я не
желаю другой женщины! Я хочу лишь тебя — и буду ждать.
Она ничком рухнула на матрац и заснула, успев подумать, что
он начинает ее раздражать… Он всегда так рассудителен и уравновешен! Полно, да
умеет ли он вообще гневаться? По крайней мере, ей этого видеть не приходилось.
Он нежно разбудил ее еще до рассвета:
— Пойди и искупайся, — вполголоса, но властно приказал он. —
Я не был с тобою вот уже неделю и не собираюсь дожидаться, покуда мы приедем в
Кордову.
Зейнаб была изумлена, но покорно поднялась и разыскала в
темноте мыло, благовония и чистые полотенца. Потом молча надела черный яшмак.
— А что, если бани еще закрыты? — все же спросила она.
— Они открыты, — отвечал Нази. — Я специально спрашивал у
хозяина вчера вечером.
Она вышла из шатра и поспешила через весь двор к баням. Как
странно было быть одной, без Омы… Она заплатила банщице необходимую сумму — и
вскоре уже вошла в теплую воду. Она решила не мыть голову — ведь она сделала
это перед самым отъездом из Алькасабы Малики. Да, с этим вполне можно
повременить до приезда в Танджу, если то и дело вычесывать из волос дорожную
пыль.
Возвратившись в шатер, она легко скользнула под покрывало, и
Нази незамедлительно заключил ее в объятия.
— Ты восхитительна… — шептал он, зарывшись лицом в ее мягкие
волосы, а рука его тотчас же нашла и нежно сжала ее пышную грудь. — Нынче игр
не будет… Сегодня я буду с тобою просто мужчиной, моя дорогая. Заставит ли
другая меня так воспламениться когда-нибудь, Зейнаб? Я то и дело об этом думаю…
— Он нежно ущипнул ее за сосок.
— Ты не получишь ответа на свой вопрос до тех пор, пока не
попытаешь счастья с другой, — отвечала она. Ее маленькая ручка погладила
мужской затылок — Зейнаб ощутила, как кожа от ее прикосновения покрывается
мелкими пупырышками. — Ты хотел бы попробовать?
— Нет! — страстно шепнул он ей на ушко, и язык его стал
нежно ласкать розовую раковинку. Он слегка подул — по спине Зейнаб пробежала
дрожь. — Я желаю только тебя, Зейнаб! — И вот он уже целует ее, крепко
прижимаясь губами к ее губам, нежно лаская языком ее язык… Затем губы его
заскользили по ее лицу, по шее, медленно продвигаясь к груди…
— М-м-м-м-м… — замурлыкала она от удовольствия. —
А-а-а-а-ах! — застонала она, когда губы его сомкнулись вокруг одного из ее
сосков, а потом вокруг другого, возбуждая ее все сильнее и сильнее… Он нежно
прикусил один сосок — и тело ее вновь пронзила сладостная дрожь… Пальцы Зейнаб
запутались в его темных волосах, и она нежно направила его голову ниже — к
жадно ждущему венерину холму…
— К несчастью, — шепнул он, — у нас нет времени для любовных
изысков, дорогая. Иначе бы я усладил тебя так, как ты меня несколько дней тому
назад. Когда мы будем дома, — говорил он, накрывая ее своим телом, — я первым
делом привяжу тебя крепко-накрепко к постели. А потом буду терзать тебя,
беспомощную, до тех пор, покуда ты не взмолишься о пощаде… Из недр твоих
прольется столько сладких соков любви… О. Зейнаб… — Он медленно вошел в нее. —
Ты станешь сладко кричать от счастья!
И он принялся ритмично двигаться, закрыв ладонью ее рот,
когда она застонала — он вовсе не желал, чтобы ее услышал кто-нибудь на
постоялом дворе. Она куснула его ладонь, и тут любовный сок хлынул из его
чресел, перетекая в ее лоно…
После он обнимал ее и лениво слушал, что происходит снаружи
— вокруг каравана уже начиналась утренняя суета.
— Мы с тобою будем начинать так каждый день, — шутливо
сказал он. Зейнаб, прильнув к нему, рассмеялась.
— Я с нетерпением жду возвращения в Кордову, мой господин, —
призналась она. — Теперь я поняла, что тебе по нраву забавы, и мы всласть
наиграемся…
На третий день путешествия они достигли Танджи. Город не
произвел на Зейнаб сильного впечатления — низенькие домики лепились друг к
дружке, а улочки — нет, не улочки, а какие-то дорожки замысловато переплетались
вокруг них. Время здесь, казалось, остановилось — все оставалось неизменным со
времен расцвета Римской империи. Городок располагался на прелестном побережье
пролива Джабал-Тарак. На другом берегу видны были величественные скалы,
поднимающиеся из морских пучин. Зрелище было просто потрясающее!
Нази и его свиту гостеприимно встретил правитель города и
самолично препроводил в свой небольшой дворец.
Утром следующего дня они пересекли пролив — и ступили
наконец на благословенную землю Аль-Андалус. Выстроившись в положенном порядке,
караван направился к устью Гвадалквивира, где их уже поджидал корабль. Взойдя
на него, они поплыли вверх по реке по направлению к Кордове.
Зейнаб не пожелала делать остановку в Севилье. Она горела
нетерпением увидеть поскорее ребенка… Заслышав издалека приближение каравана,
из дома выскочил Наджа.
Его черные глаза были полны слез.
— О-о-о, госпожа! — воскликнул он. — Принцесса мертва!
***
Ноги Зейнаб словно подкосились — и она упала на том самом
месте, где застигли ее слова Наджи. Когда она пришла в себя, чему весьма
сопротивлялась, ибо сердце ее, и без того переполненное болью, большего вынести
было не в силах, она была уже в своих покоях. Она простонала и смежила веки, но
голос Хасдая вернул ее к действительности.