Едва я отчалил от берега, тишину вокруг нарушило какое-то
странное пение. Оно казалось одновременно музыкой и звуком дыхания, нежно
неслось из вод озера и окутывало меня каким-то непонятным образом. Звуки
следовали за мной и были такими сладостными, что не пугали меня. Напротив,
желая приблизиться к источнику этой мягкой, пленительной гармонии, я наклонился
за борт лодки к воде, поскольку не сомневался, что пение шло оттуда. Я был уже
на середине озера. Голос – теперь я это отчетливо слышал – был рядом со мной, в
воде. Я склонился еще ниже… Озеро было совершенно спокойным. Луна, которая
освещала его через вентиляционное отверстие на улице Скриба, абсолютно ничего не
высвечивала на гладкой черной поверхности озера. Я покрутил головой, чтобы
отделаться от возможного звона в ушах, но мне пришлось признать очевидный факт,
что никакой звон в ушах не может быть таким гармоничным, как шелестящее пение,
которое следовало за мной и притягивало меня.
Если бы я был суеверным или восприимчивым к фантастическим
выдумкам, то определенно бы подумал, что имею дело с сиреной, посаженной в
воду, чтобы запугать любого путешественника, достаточно смелого, чтобы
пуститься в плавание к дому у озера. Но, слава Богу, я вырос в стране, где люди
слишком любят фантастическое и знают его основательно, и я сам изучал его
достаточно глубоко. С помощью самого простого трюка любой фокусник, который
знает свое ремесло, может заставить лихорадочно работать бедное человеческое воображение.
Итак, я не сомневался, что столкнулся с каким-то новым
изобретением Эрика, но это изобретение было таким совершенным, что, когда я
склонялся за борт лодки, мною меньше двигало желание обнаружить искусную
проделку, чем насладиться ее очарованием.
Я перегибался через борт все больше и больше, пока наконец
не оказался на грани того, что чуть не перевернул лодку. Неожиданно две
чудовищные руки появились из воды, схватили меня за шею и потащила вниз с
непреодолимой силой. Я наверняка проиграл бы эту схватку, если бы не успел
издать крик, по которому Эрик узнал меня.
Ибо это был Эрик и, вместо того чтобы утопить меня, как он,
несомненно, намеревался сделать, он подплыл и вытащил меня на берег. – Это было
опрометчиво с вашей стороны, – сказал он, стоя передо мной, в то время как
адская вода стекала с его тела. – Зачем вы пытаетесь попасть в мой дом? Я не
приглашал вас. Я не хочу видеть в своем доме ни вас, ни кого-либо еще в мире.
Неужели вы спасли мою жизнь только для того, чтобы сделать ее невыносимой?
Неважно, какую услугу вы оказали Эрику, Эрик может забыть ее в конце концов, и
вы знаете, что тогда ничто не удержит его, даже он сам.
Эрик продолжал говорить, но теперь моим единственным
желанием было узнать суть трюка, который я назвал «трюком сирены». Он был готов
удовлетворить мое любопытство, ведь, хотя он и настоящий монстр (так я оцениваю
его после того, как имел, к сожалению, возможность наблюдать за ним в Персии),
в некоторых отношениях он дерзкий, тщеславный ребенок, – изумляя людей, он ничего
не любит больше, чем продемонстрировать удивительную изобретательность своего
ума.
Эрик засмеялся и показал мне длинный тростник.
– Это смехотворно простая штука, – сказал он, – но очень
полезная для того, чтобы дышать и петь под водой. Этому трюку я научился у
тонкинских пиратов. С помощью тростниковых палочек они скрываются на дне реки,
иногда просиживая там часами.
– Этот трюк чуть не убил меня, – проговорил я сурово, – и он
может стать роковым для других.
Эрик подошел ко мне с выражением детской угрозы, которое я
часто видел на его лице. Не позволяя ему запугать себя, я говорил с ним резко.
– Вы помните, что обещали мне, Эрик, – больше никаких
убийств!
– Разве я когда-нибудь убивал? – спросил он добродушно.
– Негодяй! – воскликнул я. – Вы забыли «розовые часы» в
Мазендеране?
– Да, – ответил он, внезапно опечалившись. – Я предпочел
забыть их, хотя тогда, помнится, я заставлял смеяться маленькую султаншу.
– Все это в прошлом, – сказал я. – Но есть настоящее. И вы
отвечаете передо мной за настоящее, поскольку его не существовало бы для вас,
если бы я не захотел этого. Помните, Эрик, я спас вам жизнь! – И я
воспользовался поворотом в разговоре, чтобы поговорить с ним о том, что уже
некоторое мучило меня.
– Эрик, – начал я, – поклянитесь мне…
– Зачем? – прервал он. – Вы же знаете, я никогда не выполняю
своих клятв. Клятвы существуют для дураков!
– Скажите мне… Вы можете сказать…
– Сказать что?
– Хорошо, люстра– Люстра, Эрик…
– Что же именно?
– Вы знаете, что я имею в виду.
– Ax да, люстра, – засмеялся он. – Я могу сказать вам. Я не
делал ничего для того, чтобы она упала. Просто крепления износились.
Смеясь, Эрик выглядел еще более устрашающе, чем обычно. Он
прыгнул в лодку с таким зловещим смехом, что я не мог сдержать дрожи.
– Крепления износились, мой дорогой дарога, – продолжал он.
– Крепления люстры совершенно износились. Она упала сама по себе и разбилась. А
теперь позвольте дать вам совет: пойдите и обсохните, если не хотите простудиться.
Никогда больше не садитесь в мою лодку, но в особенности запомните вот что: не
пытайтесь попасть в мой дом. Я не всегда бываю там, дарога, и глубоко
опечалюсь, если мне придется посвятить вам свой реквием.
Эрик опять зловеще засмеялся, стоя на корме лодки и
раскачиваясь взад и вперед, как обезьяна. Если бы не золотые глаза, его можно
было принять за скромного перевозчика на Лете. Скоро я уже не видел ничего,
кроме его глаз, и в конце концов он полностью растворился в темноте.
С этого дня я оставил все надежды попасть в его дом через
озеро. Этот вход, совершенно очевидно, хорошо охранялся, особенно теперь, когда
Эрик знал, что мне известно о нем. Но я не сомневался, что есть еще один вход,
поскольку не один раз видел, как Эрик исчезал в третьем подвале. Я следил за
ним и не мог понять, как он это делал.
Я не буду слишком часто повторять, что с того времени, как я
нашел Эрика в Опере, я постоянно испытывал ужас от его страшных проделок. Я не
боялся за себя, но чувствовал, что он способен на что угодно в отношении
других. Когда происходил какой-то несчастный случай, какие-либо пагубные
события любого рода, я говорил себе: «Может быть, это Эрик», так же, как другие
вокруг меня говорили: «Это был призрак!» Как часто я слышал, что эти слова
произносились с улыбкой. Если бы эти бедные люди знали, что призрак существует
во плоти и крови и его надо бояться намного больше, чем воображаемую тень, о
которой они говорили, могу уверить, что они перестали бы шутить по этому
поводу. Если бы они знали, на что способен Эрик, особенно в таком месте, как
Опера! И если бы они знали о моих ужасных мыслях…