Вот уже несколько лет, как Сашин отец не видел на ее лице
такой счастливой улыбки, и ему ужасно не хотелось ее будить. Нога затекла и
онемела, кровь никак не останавливалась. Говорят, раны от укусов бродячих псов
не заживают…
Позвать ее? Но его не было дома больше суток — прежде чем
отправиться к гаражам, он решил забраться в панельный термитник в двух
кварталах от станции, вскарабкался на шестнадцатый этаж и там потерял сознание.
Все это время Саша не сомкнула глаз — дочь никогда не засыпала, пока он не
возвращался с «прогулки». «Пусть отдохнет, — думал он. — Врут все. Ничего с ним
не случится».
Хотелось бы ему знать, что именно она сейчас видит. У него
самого почему-то не получалось забыться даже во сне. Лишь изредка подсознание
отпускало его на пару часов на побывку в безмятежную юность. Обычно же ему
приходилось скитаться среди знакомых мертвых домов с выскобленными
внутренностями, и хорошим сном считался тот, в котором ему вдруг удавалось
найти нетронутую квартиру, полную чудом уцелевшей техники и книг.
Засыпая, он просился в прошлое. Мечтал попасть хотя бы в ту
пору, когда только встретился с Сашиной матерью, когда ему было всего двадцать,
а он уже командовал гарнизоном станции. Станции, которая тогда казалась всем ее
жителям лишь временным пристанищем, а не общим бараком на каторжных рудниках,
где они отбывают пожизненное заключение.
Но вместо этого его швыряло в прошлое недалекое. В гущу
событий пятилетней давности. В день, определивший его судьбу, — и, что еще
страшнее, судьбу его дочери. Разумом он смирился и со своим поражением, и со
ссылкой, но стоило тому задремать, как сердце принималось требовать реванша.
…Он снова стоял перед шеренгой своих бойцов с «калашниковым»
наперевес, — в той ситуации из положенного ему по чину офицерского «макарова»
можно было бы разве что застрелиться. Кроме двух десятков автоматчиков за его
спиной, на станции больше не оставалось верных ему людей.
Толпа бурлила, прибывала, десятками рук раскачивала
заграждения; нестройное многоголосье, повинуясь взмахам невидимой ему
дирижерской палочки, перерастало в слаженный хор. Пока они требовали всего лишь
его отставки, но спустя минуты им будет нужна уже его голова.
Это была не стихийная демонстрация, тут действовали
засланные извне провокаторы. Пытаться вычислить и ликвидировать их по одному
уже не имело смысла. Единственное, что он мог сейчас сделать, чтобы остановить
мятеж, чтобы удержать власть, — приказать открыть огонь по толпе. Было еще не
поздно.
Его пальцы сжались вокруг незримой рукояти, зрачки
беспокойно бегали под припухшими веками, губы шевелились, отдавая неслышные
приказы. Черная лужа, в которой он лежал, разрасталась с каждой минутой, будто
подпитывалась его уходящей жизнью.
* * *
— Где они?!
Выдернутый из темного озера забвения, Гомер затрепыхался,
словно пойманный на блесну окунь, судорожно вдыхая и вперив в бригадира
ополоумевший взгляд. Мутные громады сумеречных циклопов, стражей Нагорной, все
еще толпились перед ним, тянули к нему долгие, многосуставчатые пальцы,
способные без труда вырвать ногу или продавить ребра. Они окружали старика
каждый раз, когда он закрывал глаза, и неспешно, нехотя рассеивались, когда
открывал вновь.
Гомер попытался вскочить, но чужая рука, чуть сжимавшая его
плечо, снова превратилась в тот стальной крюк, который вытянул его из кошмара.
Постепенно умерив дыхание, он сфокусировался на иссеченном лице, на темных,
масляным машинным блеском отсвечивающих глазах… Хантер! Живой? Старик осторожно
повел головой влево, потом вправо, боясь снова обнаружить себя на заколдованной
станции.
Нет, они находились посреди пустого, чистого туннеля —
туман, застивший подступы к Нагорной, тут был почти невидим. Должно быть,
Хантер тащил его на себе не меньше полукилометра, озадаченно прикинул Гомер.
Успокоенный, он обмяк и повторил на всякий случай:
— Где они?
— Здесь никого нет. Ты в безопасности.
— Эти создания… Они напали на меня? Оглушили? — старик
поморщился, потирая саднящий бугор на макушке.
— Я тебя ударил. Пришлось, чтобы прекратить истерику. Ты мог
меня задеть.
Хантер наконец разжал тиски, туго распрямился и скользнул
рукой по широкому офицерскому ремню. По другую сторону от кобуры со «стечкиным»
на нем висел кожаный футляр неизвестного назначения. Бригадир щелкнул кнопкой и
извлек из него плоскую медную фляжку. Взболтнул, открыл и, не предложив Гомеру,
сделал большой глоток. Зажмурился на секунду, словно от удовольствия… Старик
ощутил легкий холодок, видя, что левый глаз у бригадира даже не может толком
закрыться.
— А где Ахмед? Что с Ахмедом? — вспомнил Гомер и его снова
затрясло.
— Умер, — равнодушно сказал бригадир.
— Умер, — послушно повторил за ним старик.
Когда чудище вырвало руку товарища из его руки, он понял: из
этих когтей не сможет вывернуться ни одна живая душа. Гомеру просто повезло,
что выбор Нагорной пал не на него. Старик огляделся еще раз — поверить, что
Ахмед исчез навсегда, сразу не выходило. Гомер уставился на свою ладонь —
ободранную и кровоточащую. Не удержал. Ему не хватало воздуха.
— А ведь Ахмед знал, что обречен, — тихонько произнес он. —
Почему именно его забрали, не меня?
— В нем много жизни было, — отозвался бригадир. — Они
человечьими жизнями питаются.
— Несправедливо, — помотал головой старик. — У него дети
маленькие, его столько тут держит! Держало… А я — перекати-поле.
— А ты бы стал мох жрать? — обрубил разговор Хантер, рывком
поднимая Гомера на ноги. — Все, пойдем. Можем не успеть.
Семеня вслед за перешедшим на рысь Хантером, старик ломал
себе голову: как же могло получиться, что они вернулись на Нагорную? Будто
хищная орхидея, станция одурманила их своими миазмами и заманила обратно в
себя. Назад они ни разу не поворачивали — за это Гомер мог ручаться. Он был уже
готов поверить в искривления пространства, о которых сам так любил рассказывать
легковерным товарищам по дозору, но все оказалось куда проще. Остановившись,
старик хлопнул себя по лбу: пошерстный съезд! В нескольких сотнях метров за
Нагорной между стволами правого и левого туннеля прорастала одноколейная ветка
для разворота составов. Она уходила вбок под малым углом, и, идя вслепую по
стенке, они просто сперва выбрались на параллельный путь, а потом — когда стена
пропала — по ошибке снова свернули к станции. «Никакой мистики», — неуверенно
подумал Гомер. Но нужно было прояснить еще кое-что.
— Эй! — окликнул он Хантера. — Постой!