Она уже задыхалась. Я сразу понял, в чем дело: ее волосы
снова отросли. Пока она спала, они вновь обрели ту же длину, что и прежде. Мало
того, они стали еще более густыми и блестящими. Это и показалось мне в ней
странным, хотя я не сразу понял, что именно не так. А она заметила это только
сейчас.
– Прекрати! Сейчас же прекрати!!! – рявкнул я еще
громче. Она дрожала так сильно, что я с трудом мог удержать ее в руках. –
Они всегда отрастают снова, вот и все. Это вполне естественно. Неужели ты сама
не понимаешь? В этом нет ничего особенного.
Она пыталась прийти в себя, но продолжала судорожно
всхлипывать и вскрикивала, как от ожога, каждый раз, когда ее пальцы касались
локонов. Она отталкивала меня, старалась высвободиться из моих рук и вдруг в
ужасе стала рвать на себе волосы.
Я снова принялся трясти ее, на этот раз изо всех сил.
– Габриэль! – кричал я. – Ты меня понимаешь?
Они отросли снова, и так будет происходить всякий раз, когда ты захочешь
обрезать их. Ничего ужасного в этом нет. Ради самого дьявола, успокойся же
наконец!
Я чувствовал, что сам сойду с ума, если она немедленно не
успокоится. Меня уже колотило так же сильно, как и ее.
Она перестала кричать и теперь лишь тяжело дышала. Никогда в
жизни, за все годы, прожитые рядом с ней в Оверни, я не видел ее в таком
состоянии. Она безропотно позволила усадить себя на скамью. Прижав руки к
вискам и медленно раскачиваясь взад и вперед, она старалась отдышаться и прийти
в себя.
Я оглянулся вокруг в поисках ножниц, но у меня их не было.
Маленькие золотые ножницы остались лежать на полу в нижнем склепе. И тогда я
вытащил нож.
Закрыв лицо руками, она продолжала тихо всхлипывать.
– Ты хочешь, чтобы я снова обрезал их? – спросил
я.
Она ничего не ответила.
– Послушай меня, Габриэль, – заговорил я и отнял
руки от ее лица. – Если тебе так больше нравится, я обрежу твои волосы
снова. Я буду обрезать и сжигать их каждую ночь. Вот и все.
Она неожиданно стала такой тихой и спокойной, что я даже
растерялся, не зная, что делать дальше. Кровавые слезы оставили следы на ее
лице и рубашке. Вся ее одежда была в крови.
– Ты хочешь, чтобы я их обрезал? – повторил я.
Она выглядела так, словно кто-то избил ее до крови. В широко
раскрытых глазах застыло недоумение, а по гладким щекам тихо стекали кровавые
слезы. Но постепенно поток их прекратился, и они высыхали, превращаясь в темную
корку.
Отделанным кружевами носовым платком я нежно вытер ее лицо.
Потом направился к вороху одежды, сшитой для меня в Париже и привезенной сюда,
в башню.
Я снял с нее сюртук – при этом она не сделала ни одного
движения, чтобы помочь или помешать мне. Расстегнул на ней рубашку.
Грудь ее была совершенной формы, и на ослепительной белизне
выделялись лишь бледно-розовые маленькие соски.
Стараясь не смотреть на них, я быстро застегнул на ней
чистую рубашку. Потом стал расчесывать ее волосы и делал это очень долго, не
желая прикасаться к ним острым лезвием своего ножа. Когда они наконец укрыли ее
ровной и длинной волной, я надел на Габриэль сюртук.
Я чувствовал, как к ней возвращаются силы и она вновь
обретает присутствие духа. Казалось, она ничуть не стыдится того, что
произошло, и меня это радовало. Она просто обдумывала все случившееся и
размышляла, не произнося ни слова и не делая ни одного движения.
– Когда я был маленьким, – вновь заговорил
я, – ты часто рассказывала мне о тех местах, где тебе пришлось побывать.
Помнишь, ты показывала мне картины с видами Неаполя и Венеции? И старинные
книги. У тебя были всякие вещицы, сувениры из Лондона, Санкт-Петербурга и
других городов и стран, которые ты видела.
Она по-прежнему молчала.
– Я хочу отправиться туда вместе с тобой. Я тоже хочу
их увидеть и пожить там. Более того, мы отправимся намного дальше и посетим те
места, о которых при жизни я не смел и мечтать.
В лице ее что-то изменилось.
– Ты знал, что они отрастут снова? – шепотом
спросила она.
– Нет… то есть да… то есть я не думал об этом… Мне
следовало знать, что все произойдет именно так.
С совершенно безучастным выражением лица она еще долго не
сводила с меня пристального взгляда.
– Неужели все это никогда… тебя… не пугало? –
промолвила она, и голос ее был странно гортанным, совершенно незнакомым. –
Неужели ничто… никогда… не могло тебя… остановить? – Ее полуоткрытый рот
был прекрасен и выглядел совсем по-человечески.
– Не знаю, – беспомощно прошептал я в
ответ. – Я не понимаю, о чем ты говоришь.
Меня вдруг охватило смущение. Я снова заговорил о том, что
готов обрезать ей волосы каждую ночь, а потом сжигать их. Все очень просто.
– Да, сжигать… – со вздохом согласилась
она. – Иначе со временем они заполнят все помещения башни. Словно волосы
сказочной Златовласки. Или как в той сказке о дочери мельника, которая по
приказу злого карлика пряла золотые нити из соломы.
– Мы сочиним собственные сказки, любовь моя! Пойми, это
лишний раз свидетельствует о том, что теперь тебя никто и ничто не сможет
уничтожить. Все твои раны всегда будут заживать. Ты настоящая богиня!
– И богиня умирает от жажды.
Несколько часов спустя, обо всем уже позабыв, мы шли по
заполненным толпами бульварам, держась за руки, словно двое влюбленных. Наши
лица порозовели, а кожа была теплой.
Однако я не захотел оставить ее одну и не пошел к своему
адвокату. А она не стремилась найти открытое, свободное пространство где-нибудь
вне Парижа, как хотела сделать это прежде. Мы держались как можно ближе друг к
другу, и время от времени слабое свечение, свидетельствовавшее о присутствии
неизвестных существ, заставляло нас оглядываться по сторонам.
Глава 5
К трем часам ночи мы добрались до платных конюшен и к этому
моменту уже твердо были уверены в том, что странные существа неотступно следят
за нами.
В течение получаса или даже минут сорока пяти мы могли не
слышать и не ощущать их присутствия, но потом слабый глухой шум появлялся
вновь. Это буквально сводило меня с ума.
Несмотря на все попытки уловить хоть какие-то мысли, мы
ощущали лишь исходящую от них злобу и время от времени слышали слабый шум,
напоминающий шорох листьев на фоне рева бушующего пламени.