Но я не в силах был остановиться. Подбежав к окну, я
отодвинул щеколду и, распахнув маленькую тяжелую створку, стал смотреть на
звезды. Мне невыносимо было видеть их. Невыносимо было видеть абсолютную
пустоту, слышать абсолютную тишину и сознавать абсолютное отсутствие
какого-либо ответа. Когда Никола оттащил меня от окна и захлопнул створку, я
зарычал словно дикий зверь.
– Все будет хорошо, – снова и снова повторял он.
Кто-то уже барабанил в дверь. Оказалось, что это хозяин
кабачка, прибежавший узнать, в чем дело, и возмущенный нашим поведением.
– Утром тебе станет легче, – продолжал уговаривать
меня Никола. – Тебе необходимо поспать.
Своим шумом мы перебудили всех, но я все никак не мог
успокоиться. Продолжая издавать все тот же стон, я бросился вон из кабачка и
помчался по деревенской улице, а потом вверх по склону в сторону замка. Никола
следовал за мной по пятам, безуспешно пытаясь остановить меня. Вбежав в ворота
замка, я устремился в свою комнату.
– Ты должен поспать! Сейчас это все, что тебе
нужно, – в отчаянии повторял Никола.
Я лежал, прислонившись спиной к стене, зажав руками уши и
без конца выкрикивая: «О-о-о-о»…
– Утром, – снова сказал Никола, – тебе станет
лучше.
Но утром я не почувствовал себя лучше.
Не стало мне легче и к вечеру. Напротив, с наступлением
темноты мое состояние еще более ухудшилось.
Я ходил, говорил, жестикулировал как вполне разумный
человек, но в действительности я был не в себе. Меня трясло, зубы мои стучали,
и я никак не мог справиться с этим. На все, что меня окружало, я смотрел с
нескрываемым ужасом. Темнота наводила на меня страх, так же как и старинное
оружие и доспехи, находившиеся в большом зале. Я не мог отвести взгляд от цепа
и булавы, которые брал с собой, когда охотился на волков, я пристально
всматривался в лица своих братьев, и во всем, что меня окружало, в форме и
цвете вещей, в освещении и тенях я видел только одно: смерть. Но не ту смерть,
какой она представлялась мне прежде, а ту, сущность которой я понял только
теперь. Настоящую смерть, абсолютную и неизбежную, неотвратимую и не
предоставляющую никаких решений!
В этом невыносимом, чрезвычайно возбужденном состоянии я
решился на нечто такое, чего никогда бы не осмелился сделать прежде.
Обратившись ко всем, кто меня окружал, я без всякой жалости начал задавать им
вопросы.
– Разве ты веришь в Бога? – спросил я своего брата
Августина. – И как же можешь ты жить, если не веришь?
– А ты? Веришь ли ты хоть во что-нибудь? –
обратился я к своему слепому отцу. – И если суждено тебе сейчас умереть,
что надеешься ты увидеть там – Бога или тьму? Ответь же мне!
– Ты безумен! Ты всегда был ненормальным! –
закричал на меня отец. – Убирайся вон из этого дома! Ты всех нас сведешь с
ума!
Он поднялся на ноги, что было для него, слепого калеки,
делом нелегким, и швырнул в меня кубок. Конечно же, он промахнулся.
Я не осмеливался взглянуть на мать. Я не посмел подойти к
ней. Я не хотел причинять ей страдания вопросами. Поэтому я снова бросился
бежать вниз по склону в сторону кабачка. В тот момент я не мог вспоминать о
поляне ведьм и ни за что на свете не согласился бы оказаться на том краю
деревни, который был ближе к ней. Я сжал руками голову и закрыл глаза.
«Убирайтесь!» – кричал я мыслям о тех, кто умер, так ничего и не поняв.
На следующий день дела обстояли не лучше. Не изменилось
ничего и к концу недели. Я пил, ел, спал, но все время моего бодрствования было
наполнено беспредельным ужасом и невыносимой болью. Отправившись к деревенскому
священнику, я спросил его, действительно ли он верит в то, что тело Христово
находится в алтаре храма на Святой земле. Услышав сбивчивые ответы и увидев в
его глазах страх, я покинул его в еще большем отчаянии, чем прежде.
– Но как можете вы жить, как можете дышать, двигаться,
делать что-то, если знаете, что не существует никакого объяснения? – в
ярости обратился я ко всем.
И тогда Никола сказал, что, возможно, музыка поможет мне
почувствовать себя лучше и что он сыграет для меня на скрипке.
Я опасался, что музыка подействует на меня слишком сильно.
Однако мы все же вышли в сад, и там, под лучами яркого солнца, Никола стал
играть для меня одну за другой все известные ему мелодии. Я сидел, обхватив
руками колени и стуча зубами, несмотря на то что солнце пригревало довольно
сильно. Никола стоял передо мной, забыв, казалось, обо всем и полностью отдав
себя во власть волшебных звуков, льющихся из-под его смычка и наполнявших сад и
окрестные долины. Солнечные лучи ослепительным сиянием отражались от маленького
полированного корпуса скрипки. Окончив играть, Никола обнял меня, и мы долго
сидели молча, прижавшись друг к другу, а потом он тихо прошептал мне в ухо:
– Лестат, поверь мне, это пройдет.
– Поиграй для меня еще, – попросил я его. –
Музыка так чиста и невинна.
Никола с улыбкой кивнул. Безумцам ни в чем нельзя
отказывать.
Я прекрасно понимал, что это не пройдет и ничто не заставит
меня забыться. Но в то же время я испытывал чувство беспредельной благодарности
за восхитительную музыку, дарившую мне сознание того, что в мире ужаса и хаоса
еще возможно существование подобной красоты.
Невозможно что-либо понять, невозможно что-либо изменить, но
остается возможность создавать столь прекрасную музыку. Такое же чувство
благодарности я испытал, увидев, как танцуют деревенские ребятишки, как
взлетают вверх их руки и сгибаются колени, как, повинуясь ритму, раскачиваются
и кружатся тела в такт исполняемым песням. Глядя на них, я не смог удержаться
от слез.
Я бросился в церковь, упал на колени и, всматриваясь в
величественные древние статуи, в великолепно выполненные носы, уши и пальцы
рук, в выражение лиц, в складки одежд, я вновь испытал то же чувство
благодарности и снова не мог не разрыдаться.
Во всяком случае, у нас еще остается подобная красота, думал
я. И это поистине благодать.
Но ничто природное, естественное отныне не казалось мне
прекрасным. Один вид огромного дерева, сиротливо стоящего посреди поля, способен
был вызвать во мне дрожь и заставить кричать. Сад должен быть наполнен музыкой.
А теперь позвольте мне открыть вам маленькую тайну:
поверьте, у меня это так никогда и не прошло.
Глава 6
В чем же состояла причина всего? Было ли мое состояние
связано с нашими разговорами ночи напролет и неумеренной выпивкой или с
известием о близкой смерти матери? Имели ли к этому отношение волки? Или мое
воображение потрясло посещение поляны ведьм?