Описать почти неуловимые изменения, происходившие с ее
лицом, невозможно. Мне не нравилось видеть, что она столь сильно переживает.
Это было так не похоже на нее.
– Тебе не кажется, что этот маленький демон
действительно хотел помочь ему, когда… отрубил ему руки? Мне кажется, ему было
очень нелегко принять такое решение, а ведь он мог поступить гораздо проще: ему
ничего не стоило сразу сжечь Ники.
Она кивнула, но выглядела при этом очень несчастной и
одновременно, как ни странно, была поистине прекрасна.
– Откровенно говоря, я тоже так считаю, – ответила
она, – но я не думала, что ты согласишься со мной.
– О, я вполне законченное чудовище, чтобы понять
это, – усмехнулся я. – Ты помнишь, что ты говорила мне много лет
назад, еще до того, как мы сбежали из дома? Ты сказала мне это в тот день,
когда он поднялся к нам вместе с торговцами, чтобы вручить мне красный плащ.
Рассказала, что отец Ники так рассердился на него за то, что его сын стал
играть на скрипке, что пообещал переломать ему руки. Тебе не кажется, что рано
или поздно судьба все равно настигает нас? Не кажется ли тебе, что, даже будучи
бессмертными, мы следуем тем путем, который был предначертан нам в смертной
жизни? Ты только представь себе: предводитель общества отрубает ему руки!
В последующие ночи было ясно, что она не собирается
оставлять меня одного. Я чувствовал, что из-за смерти Ники она готова следовать
за мной куда угодно. Но то, что мы находились в Египте, тоже сыграло свою роль.
Как никогда прежде, она была в восторге от древних памятников и руин.
Возможно, для того чтобы заслужить ее любовь, человечество
должно было погибнуть шесть тысячелетий назад. Хорошо бы сказать ей об этом и
тем самым слегка ее поддразнить, подумал я, но мысль промелькнула и тут же
исчезла. Эти горы были достаточно древними, чтобы понравиться ей, а воды Нила с
незапамятных времен текли в воображении человека.
Мы вместе поднимались на пирамиды, взбирались в объятия
гигантских сфинксов. Пристально вглядывались в надписи на уцелевших фрагментах
древних камней. Изучали мумии, которые можно было купить за гроши у местных
воришек, старинные украшения, осколки глиняных и стеклянных сосудов. Опускали
руки в воды Нила и смотрели, как пробегают между пальцами струи, вместе
охотились на узких улочках Каира. Мы посещали бордели, где, удобно устроившись
на мягких подушках, наблюдали, как танцуют юноши, и наслаждались звуками
эротически возбуждающей музыки, которая на какое-то время заглушала даже
постоянно звучащее в моей голове пение скрипки.
Иногда я вдруг вскакивал и тоже принимался исполнять
какой-то дикий танец под экзотическую музыку, стараясь подражать изящным и
полным гибкости движениям танцоров. Завывание рожков и пение лютней заставляли
меня забыть обо всем на свете.
Габриэль спокойно сидела, улыбаясь мне из-под припорошенных
землей полей соломенной шляпы. Мы практически не разговаривали друг с другом.
По-прежнему сопровождая меня по ночам в моих блужданиях по Каиру, она
оставалась не более чем холодной и жестокой красавицей с необыкновенно бледным
лицом и испачканными землей щеками. В подпоясанном широким кожаным ремнем
сюртуке, с заплетенными сзади в косу волосами, она двигалась с поистине
королевским достоинством и характерной для вампиров легкостью и грацией. В
темноте я видел, как светится кожа ее изящно очерченных скул и неясно розовеют
нежные губы. Она была так прекрасна, и я с болью сознавал, что пройдет немного
времени, и она вновь неизбежно исчезнет.
Однако она оставалась со мной даже тогда, когда я снял для
себя небольшой, но богато украшенный дом, некогда принадлежавший одному из
мамелюков, с прекрасными изразцовыми полами и изысканными, великолепной работы
балдахинами, свисающими с потолков. Она даже помогала мне сажать бугенвиллеи,
пальмы и другие тропические растения, пока мы не превратили двор в маленький
уголок цветущих джунглей. По собственной инициативе она принесла клетки с
яркими и нарядными канарейками, попугаями и зябликами.
Габриэль сочувственно кивала, когда я жаловался на
отсутствие писем из Парижа и говорил, что неизвестность буквально сводит меня с
ума, что я с нетерпением жду хоть каких-нибудь вестей из Франции.
Почему Роже мне не пишет? Неужели Париж охвачен восстанием и
безумием? Я надеялся, что страшные события в любом случае не коснутся моей
живущей в провинции семьи. Но что, если беда случилась с самим Роже? Почему от
него нет писем?
Она уговаривала меня отправиться вместе с ней вверх по реке.
И хотя я с волнением ждал хоть каких-нибудь писем или новостей от английских
путешественников, я согласился. Мне было приятно, что она позвала меня с собой.
В конце концов, она заботилась обо мне, пусть даже по-своему.
Я понимал, что только ради меня она переодевается в чистое
белоснежное белье и свежие сюртуки; ради того чтобы доставить мне удовольствие,
тщательно расчесывает свои длинные прекрасные волосы.
Но все это не имело значения. Я тонул, погружался в пустоту
и отчетливо сознавал это. Я странствовал по миру словно в тумане и воспринимал
все происходящее как сон.
Мне казалось совершенно естественным, что вокруг себя я вижу
пейзаж, остающийся неизменным в течение многих тысяч лет, с той поры, когда
древние художники высекали свои рисунки на камнях пирамид египетских фараонов.
Я не считал удивительным, что точно так же, как и тогда, растут вокруг пальмы,
что крестьяне тем же способом, что и в древности, достают из реки воду и так же
поят ею коров.
Передо мной открывалась картина мира у самых его истоков.
Интересно, бродил ли когда-нибудь по этому песку Мариус?
Мы осматривали гигантский храм Рамзеса, стены которого были
сплошь испещрены миллионами миниатюрных изображений. Я не переставал думать об
Осирисе, но нарисованные на камне фигуры были мне незнакомы. Мы изучали руины
Луксора. Лежали рядом в лодке и смотрели на звезды.
На обратном пути в Каир мы любовались статуями-колоссами
Мемнона, и Габриэль шепотом рассказывала мне, что точно так же, как мы сейчас,
много веков назад римские императоры специально приходили сюда, чтобы
насладиться этим великолепием.
– Статуи считались древними уже во времена Цезаря, –
рассказывала она, пока мы двигались сквозь холодные пески на верблюдах.
Ночь была необычно тихой, и на фоне иссиня-голубого неба мы
могли отчетливо видеть темные силуэты гигантских статуй. Несмотря на то что
соленые ветры и солнце начисто уничтожили их лица, казалось, что эти немые
свидетели прошедших эпох пристально вглядываются вперед. Их неподвижность
одновременно и пугала меня и вызывала в душе печаль.
В голове у меня крутились те же мысли, что и тогда, когда я
стоял перед пирамидами. Древние боги, древние тайны… По спине у меня пробежал
холодок. Однако теперь эти статуи всего-навсего древние стражи, безликие
правители вечности и разрушения.