– Нет, Мариус действительно существовал, как продолжает
существовать и поныне. И он такой не один, есть другие, похожие на него. Есть
Дети Тысячелетий, которые поступили с обретенными ими способностями гораздо мудрее
и лучше, чем Дети Тьмы.
– Лестат, сейчас самое главное, чтобы мы сумели как
следует воспользоваться своим даром, – сказала она. – Что я прежде
всего узнала от Армана, так это то, что все бессмертные воспринимают смерть как
нечто очень соблазнительное, чему они не в силах сопротивляться. И что им никак
не удается подавить в себе стремление к смерти и собственную человечность. И
вот теперь в своих странствиях по миру я хочу воспользоваться полученными
знаниями как щитом. Я говорю сейчас не о постоянно изменяющемся суетном мире,
которого так боятся и который вечно считают опасным эти существа, а о том мире,
который вечно остается неизменным.
Отбросив назад волосы, она снова стала смотреть на огонь.
– Я мечтаю о покрытых снегом горах, – тихо
промолвила она, – о бескрайних пустынях и непроходимых джунглях, об
обширных лесах на севере Америки, куда, как говорят, не ступала нога белого
человека. – Она перевела взгляд на меня, и лицо ее слегка
смягчилось. – Подумай об этом. Нет такого места, куда бы мы не могли
отправиться. И если Дети Тысячелетий действительно существуют, то, быть может,
они обитают именно там. Вдали от суетного мира людей.
– Но если это так, как же удается им выжить? –
спросил я, видя перед своими глазами тот мир, к которому привык, мир,
наполненный людьми и всем тем, что сделано их руками. – Ведь человек
служит для нас источником питания и жизни.
– О, в этих лесах бьется множество других
сердец, – мечтательно ответила она. – И в них течет кровь, которую
может взять тот, кому она необходима… Теперь мне по силам сделать то, что делал
когда-то ты. Теперь я сама могла бы сразиться с волками… – Голос ее затих,
и она глубоко задумалась. – Самое главное, Лестат, – после долгого
молчания вновь заговорила она, – это то, что мы отныне можем делать все,
что только пожелаем. Мы абсолютно свободны!
– Я был свободен и прежде, – сказал я. – Меня
мало заботило, о чем собирался поведать нам Арман. Но Мариус! Я уверен, что
Мариус жив. Я это чувствую. Я чувствовал это еще тогда, когда Арман рассказывал
нам свою историю. А Мариусу известно так много! Речь не о том, что он знает о
нас с тобой или о Тех, Кого Следует Оберегать, нет, но он знает все о жизни
вообще и о том, как преодолевать время.
– Что ж, если тебе это так необходимо, пусть он будет
для тебя святым покровителем.
Ее слова меня рассердили, и я замолчал. Откровенно говоря,
все эти разговоры о джунглях и густых лесах пугали меня. На память пришли
слова, сказанные Арманом, когда он пытался поссорить и разлучить нас с
Габриэль. Уже тогда, когда я слушал его тщательно обдуманные речи, я не
сомневался, что вскоре непременно их вспомню. Итак, подумал я, подобно
смертным, все мы отличаемся друг от друга, и вполне возможно, что наши
разногласия проявляются в более сильной форме, так же как наши страсть и
любовь.
– Есть, правда, одна деталь, один намек… – глядя в
огонь, произнесла Габриэль. – Мелочь, которая делает возможной правдивость
рассказа о Мариусе.
– Таких намеков и мелочей тысячи, – возразил я.
– Помнишь, он сказал, что Мариус всегда убивал только
злодеев? – продолжала она. – И он назвал злодея Тифоном, убийцей
собственного брата.
– Я думал, что он говорит о Каине, убившем
Авеля, – ответил я. – Именно Каина я видел перед собой, когда слушал
его рассказ об этом, хотя он назвал другое имя.
– Именно об этом я и говорю. Арман и сам не понимал, о
каком Тифоне идет речь, он только повторил имя. Но я знаю, о ком он на самом
деле говорил.
– Расскажи мне.
– Это персонаж мифов Древней Греции и Рима. Здесь
имелась в виду история египетского бога Осириса, убитого своим братом Тифоном,
который хотел стать царем Подземного мира. Арман, конечно же, мог прочесть об
этом у Плутарха, но он явно не знаком с древним мудрецом.
– Теперь ты понимаешь, что Мариус действительно
существует? Утверждая, что тот жил уже целое тысячелетие, Арман говорил правду.
– Все может быть, Лестат, все может быть…
– Матушка, расскажи мне еще раз, расскажи эту
египетскую сказку!
– Лестат, у тебя впереди еще много лет, чтобы самому
прочитать обо всем. – Она поднялась и наклонилась, чтобы меня поцеловать.
Как всегда, перед рассветом она двигалась медленнее, чем обычно, и была очень
холодной. – Что же касается меня, то я навсегда покончила с книгами. Я
читала их тогда, когда больше ничего не могла делать. – Она взяла мои руки
в свои. – Пообещай мне, что завтра же мы отправимся в путь. И что мы не
увидим предместий Парижа до тех пор, пока не объедем весь свет и не побываем на
другой стороне земли.
– Мы сделаем так, как ты захочешь.
Она обратила лицо к звездам.
– Но куда ты идешь? – спросил я, следуя за ней и
видя, что она открывает ворота и направляется к росшим неподалеку деревьям.
– Я хочу проверить, смогу ли я спать просто в
земле, – ответила она, оглядываясь на меня через плечо. – Если завтра
я не проснусь, ты будешь знать, что у меня ничего не вышло.
– Но это же чистейшей воды безумие! – воскликнул
я, приходя в ужас от самой идеи.
Она продолжала идти вперед, а затем под сенью толстых
вековых дубов встала на колени и принялась руками раскапывать скрытую под
опавшими листьями мокрую землю. Зрелище было поистине ужасным: прекрасная
колдунья с белокурыми волосами, словно дикий зверь бешено царапающая ногтями
землю.
Поднявшись с коленей, она на прощанье послала мне воздушный
поцелуй. Потом, собрав всю свою волю, она спустилась в яму, и земля поглотила
ее. Я остался один и, не веря своим глазам, смотрел на то место, где она только
что стояла. Земля сомкнулась, и листья легли таким ровным слоем, как будто их
вообще никто не тревожил.
Я пошел прочь от леса. Я направлялся на юг от башни. Все
убыстряя и убыстряя шаг, я принялся что-то тихо напевать себе под нос –
возможно, это была мелодия, которую исполняли скрипки на балу в Пале-Рояле.
При мысли о том, что мы действительно покидаем Париж, а
значит, и Никола, и Детей Тьмы, и их предводителя, о том, что многие годы не
суждено мне видеть ничего, что было бы мне знакомо, меня вновь охватила тоска.
И, несмотря на все свое желание быть свободным, я едва не заплакал.